— Плохо, что не замечая, — парировал Федор Павлович. — Так незаметно все вместе и соскальзываем…
— Ну умник на умнике! — язвительно произнес Санчо, вклиниваясь в дискуссию кровных родственников. — А чего делать конкретно? Смыться? Исчезнуть?
Новое предложение, прозвучавшее из уст соратника, пришлось Лаврикову по душе еще меньше, чем предыдущее. Представив себе картину, как он, бывший вор в законе, спешно собирает свои вещички и дает деру, Федор Павлович пренебрежительно поморщился.
— Я из спринтерского возраста вышел, — ответил Лавр. — И Ольга с мальчиком не очень-то разбегутся… Наконец, это стыдно! От кого скрываться? Людям от… как их?.. От подобия зверей, от нелюдей? Не, я не побегу. Пусть режут, стреляют — не побегу, и все.
Санчо понятливо покачал головой.
— Значит, если исключить термин «жопень», — резюмировал он, — остается безвылазный тупик.
За столом снова воцарилось молчание, и теперь уже стоящий поодаль Кирсанов счел для себя необходимым обнаружить собственное присутствие. Он и так уже слышал достаточно и чувствовал себя из-за этого крайне неловко. Тактично кашлянув, мальчик вышел из-за листвы и оказался в поле зрения заговорщиков.
— Простите… — Он совершил пару осторожных шагов по направлению к столу. — Я слышал… Нечаянно… — Три мужских головы повернулись в его сторону. — И мне кажется, ваши трудности появились из-за меня и мамы. А это нечестно.
— Что нечестно, Иван? — открыто поинтересовался Лавриков.
— Нечестно заставлять других мучиться из-за себя. — Иван выдержал его взгляд. — Я — Кирсанов…
— А я — Санчо, — с усмешкой подхватил диалог Мошкин, надеясь столь незамысловатым образом разрядить ситуацию.
Однако никто не принял его энтузиазма.
— Да помолчи! — одернул Александра сидящий рядом Федечка и даже слегка толкнул соседа острым локтем в объемное пузо.
— Ты еще позатыкай!.. — обиженно огрызнулся Санчо.
— У меня есть свой дом, — продолжил тем временем Кирсанов, повышая голос и, казалось, не обратив внимания на возникшую перепалку. — Есть мама. Есть Лиза. Вы вернете мне мои документы. И я уйду. И решу все самостоятельно. Как только я уйду, от вас никто ничего не сможет потребовать.
— Ага, как в песне, — не унимался Мошкин. — «Мы странно встретились и странно расстаемся…»
На этот раз никто не отреагировал на очередное саркастическое высказывание помощника депутата. Кроме самого Ивана. Он перевел хмурый взгляд на упитанного мужчину, и в голосе мальчугана появились решительные взрослые нотки.
— Дядя Санчо, у нас — мужской разговор, — с достоинством заявил он.
Санчо невольно осекся, возможно впервые не зная, как следует реагировать на услышанное. А Кирсанов уже пустился в дальнейшие рассуждения: