Стас живо вообразил лицо брата на фоне сероватой больничной простыни – подушка ему не разрешалась. «Нет, увидит Мишку, не скажет. Если я смогу убедить ее, что это ложь во спасение. Слезинка ребенка, и так далее… Достоевского она любит. А как с «Анной Карениной»? Что она там говорила на уроке? Я не слушал ее, как всегда… Еще вообразит, что это будет преступление против любви. Так надо убедить ее, что во имя! Ради меня. Потерплю ее до конца года, если потребуется. А там уж как-нибудь избавлюсь…»
Еще не веря до конца, что решился на это, Стас опять повернул голову, встретил золотистый Нинин взгляд и улыбнулся. У нее дрогнуло лицо. Это была его первая, обращенная к ней улыбка за все десять лет. Нет, он, конечно, смеялся над анекдотами, если она рассказывала. Или иронично кривил губы, когда они цитировали некоторых полуграмотных учителей. Но вот так, без видимой причины, Стас Кольцов ей еще не улыбался.
Ему показалось, что его лопатки улавливают пульсацию ее сердца: так у Нины оно заколотилось от волнения. Стас, конечно, не слышал его, хотя ей самой казалось, будто оно грохочет на весь зал. Но в маленьком пространстве между ними возникло нечто новое, заволновалось, ожило, толкая в спину, и Стасу уже требовалось усилие, чтобы не оглянуться вновь. Он задумался о дискотеке, но его отвращение к танцам не могло пересилить даже маниакальное желание осчастливить отца с Мишкой.
«Лучше погулять… В мороз-то? Пойти в кафе? Попросить у отца денег: «Пап, я тут решил упечь Матвея в тюрьму. Проспонсируешь?» Может, позвать ее к нам? Или заявиться к ней? И чем заниматься? Нельзя ведь сразу все ей выложить. Нужно… приручить ее», – его так и перекосило от того, что он все же решился на то, в чем до сих пор считал себя чистым.
Наверное, Нина воображает его совсем не таким, каким он знает себя, все принимая и ничему не ужасаясь. Она потратила на его портрет десять лет, прорисовывая те черточки, которых на самом деле и не было. Но ей так хотелось, чтоб они были… Стасу представилось, как Нина стирает с его лица неверные мазки, подобно тому, как женщины дышат на зеркало, протирая его тряпкой. И внезапно ему стало жаль этого чистого лика, который он собирался осквернить…
Одиннадцатые классы тоже выступили, поздравив школу с юбилеем, и Нина, вся светясь от ожидания радости еще большей, чем уже случилась, преподнесла директору что-то упакованное в блестящую бумагу.
«А что купили-то?» Стас лишь сейчас сообразил, что выпал из школьных дел и даже не знает, на каком подарке в итоге остановился выбор, хотя сдал на него деньги. Собирали понемногу, но Стас испытал неловкость, обращаясь к отцу даже за такой малостью. Ведь еще нужно было платить за подготовительные курсы, если он действительно собирался поступать на архитектурно-строительный, как говорил об этом последние два года. И выпускной впереди… А времени заработать самому не хватало, особенно теперь, когда нужно было бегать к Мишке в больницу. Не то чтобы нужно… Хотелось. Стас сам удивился, как затосковал по брату, которого столько раз выставлял из своей комнаты, когда тот был дома.