Боже, как все плохо. И как поздно уже что-то делать.
Я оторвалась от него раньше, чем закончился воздух в легких. Мне вовсе не хотелось останавливаться, но опять что-то кольнуло изнутри — уже тревожно и остро. Что-то было не просто очень плохо, что-то было неправильно. И ощущение этой неправильности вдруг навалилось пудовым грузом на плечи. Марк открыл глаза — в них было легкое удивление и даже, кажется, испуг. Он думал, где он ошибся, этот невыносимый зеленоглазый, но такой наивный великан, что сделал не так… Но он все сделал правильно, дело было не в нем.
Я отстранилась от Марка, подняла голову, уже зная, что увижу за его спиной.
Конечно же, это был Кир. Он стоял у двери и смотрел на нас. И мне стало страшно — куда страшнее, чем в окружении девяти безмолвных убийц. Потому что у них не было глаз, а у Кира — были, и выражение их я могла бы разобрать даже в полной темноте.
Он ничего не сказал. Развернулся и вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь. Мгновенье я еще видела его — зыбкий силуэт в дверном проеме…
Понимание обрушилось на меня подобно горной лавине, сметая и превращая в мелкую хрустящую ледяную крошку все на своем пути.
Дура! Чертова слепая дура! Даже ладонь начала зудеть — так захотелось поднять руку и отвесить самой себе оглушительную пощечину. Чтоб мир перед глазами дрогнул и чтоб в голове наконец прояснилось, чтоб разбить губу — до боли, до нестерпимого жжения…
Как можно было быть такой дурой!
Марк смотрел на меня непонимающим взглядом. Кира он не заметил, поэтому мое замешательство отнес на свой счет. Он тоже был дураком, дураком еще более безмозглым и слепым, чем даже я сама.
— Таис… кхм… Я, — он по-детски закусил губу. — Приношу извинения. Я…
Мне захотелось ударить его, просто треснуть в лицо — чтобы зеленые глаза изумленно таращились на меня. Но он не поймет. Если не понимал столько лет, бесполезно и сейчас. Два идиота!..
— Ничего, — кажется, я улыбнулась. — Все в порядке. Просто не стоит.
— Да, — зачем-то сказал он, отводя взгляд. — Простите.
— Завтра нам рано вставать. Я пойду в номер. Спокойной ночи, Марк.
— Спокойной ночи, Таис.
Все было очень плохо и становилось хуже с каждой минутой. Но самым плохим было то, что я это понимала.
— А?..
— Таис!
— Умммм…
— Таис! Откройте дверь!
Я всегда ненавидела, когда меня будят. Чья-то неосязаемая рука бесцеремонно вторгается в зыбкую сладость последнего утреннего сна, ворошит хрупкие слои сновидений, рвет в клочья тончайшие, как паутинки, мысли, уютно свернувшиеся и…
— Таис!
Кажется, я прорычала что-то не очень любезное. Но Марка — а это был его голос — запугать было не так-то просто.