Но лучшая жизнь не давалась легко. Правда, ничтожный, до сих пор никем не замечаемый в квартале почтальон стал вдруг почитаемым и уважаемым гражданином. Да, мне теперь говорили «товарищ Мицков» вместо «Драган» и здоровались со мной наклоном головы, еще издали снимая шапку. Все это меня радовало и приободряло. Я ходил теперь по нашей улице Экзарха Иосифа совершенно независимый, перепоясанный ремнем с вальтером, и в кожаной сумке разносил из дома в дом письма, глядя на людей строго и испытующе.
Правда, врагов я не обнаружил, но многих наставил своими советами и пожеланиями на путь истинный. Одних предупреждал, чтобы они были внимательными и не играли с огнем. Другим строго выговаривал. А бакалейщикам, которые еще не были экспроприированы, сказал, чтоб не обвешивали народ, не копили капитал и не зарывались, как это в свое время произошло с небезызвестным господином Табашки. Сначала они смотрели на меня с некоторым пренебрежением, но мало-помалу начали прислушиваться к моим советам, задавая мне порой вопросы на ту или иную тему. А один, скрытый фашист, пришел прямо ко мне домой, бухнулся в ноги, начал плакать и говорить о чем-то, чего я сразу не понял. В конце концов мне стало ясно, что его обвиняют в спекуляции. Он попытался даже сунуть мне какую-то ассигнацию, но я отстранил его руку и сказал ему, чтобы он не вздумал повторить со мной нечто подобное. Он долго извинялся и ушел, а потом кланялся всякий раз, когда встречал меня на улице или в другом месте, где было много людей. Я рассказал об этом случае жене и почувствовал — она недовольна тем, что я не взял ассигнацию. Но я решил быть неподкупным.
— Этот вальтер мне дали не для того, чтобы я брал взятки, дорогая моя, — сказал я ей, — а для того, чтобы защищать революцию!
Да, я был на своем посту. Разносил письма, вселял в людей спокойствие. Но говорят, добро никогда одно не ходит. За ним по пятам всегда следует зло. Так случилось и со мной.
Начать с того, что до сих пор мне ни разу не приходилось стрелять из пистолета. Я не знал, как он заряжается, как разряжается. Иными словами, таскал эту штуку, не имея понятия, как ею пользоваться. И хорошо, что никто не знал об этом, кроме жены, которая часто меня этим допекала:
— И когда его у тебя украдут? Вот смеху-то будет… А я люблю посмеяться…
— Не болтай глупостей, — говорил я ей. — Мы позавчера были на стрельбах с товарищем Мичевым…
— Где ж это вы были, хотела бы я знать?
— На Витоше.
— Зачем же так далеко пошли?
Она не верила и все старалась позлить меня, видно, отомстить хотела. Я терпел. Ждал только, чтоб стать чуть посвободнее, уйти в какой-нибудь укромный уголок и там испытать свой пистолет. Однако найти такой уголок для стрельбы я все никак не мог, поскольку, как известно, жил в людном месте, где все слышно. Кашлянешь в своем полуподвале, а соседи по кварталу уже спрашивают, когда простудился… А уж стрелять… Нет, в своем полуподвале мне этого не хотелось. Особенно в такие смутные времена. Я все тянул, а изнутри меня грызло отчаяние. Постепенно я начал ненавидеть свой вальтер все больше и больше.