— Вот так, Цанка! А сейчас перекинем косу вперед, на грудь, и все будет в порядке.
Девушка пылала, как цветущая герань, и по тому, как она смотрела в окно, я понял, что она уже вошла в опасный возраст. От этой мысли меня будто чем-то обожгло внутри, но я притворился равнодушным.
Как дальше развивались события этого дня, не знаю, потому что был занят разными делами, а Цанка все сидела и сидела на стуле, со своей русой косой, задумчивая и словно окаменевшая. Мекишев продолжал мазать красками полотно, не отрывая взгляда от белого лица девушки, которое в темноте будто излучало свет. Он не пришел на организованный митинг, где Иван Г. Иванов и другие члены бригады выступили с отчетами о проделанной работе, что позволило еще больше сцементировать наше сближение.
Не знаю, заметил ли Иван Г. Иванов отсутствие Мекишева на митинге, но на обратном пути в Софию он сказал мне в грузовике немного строго и доверительно:
— Слушай, брат, этот художник скомпрометирует наше дело в самом начале…
— Что вы имеете в виду? — поинтересовался я.
— Эта Цанка сирота, живет со своей бабкой. Я все разузнал. Смотри повнимательней, не подложил бы он нам свинью.
— Этого нам только не хватало, — сказал я и посмотрел на Мекишева, который в это время сидел в углу кузова, придерживая обеими руками нарисованный им портрет, чтобы он не упал.
— Ты посмотри только, как он дрожит над этим портретом, — продолжал Иван Г. Иванов. — Даю голову на отсечение, он что-то замышляет… Один на свадьбе гуляет, а у другого голова с похмелья болит! — Он вздохнул и замолчал.
В Софию мы вернулись поздно, разошлись по домам и тут же уснули, уставшие от проделанной работы, не поговорив даже со своими женами и детьми, улегшимися тоже раньше обычного, оскорбленными нашим воскресным отсутствием.
На другой день я проснулся бодрым, чтобы продолжать свою работу в почтовом отделении. На душе у меня было легко и весело, но тут я увидел — Мекишев повесил портрет Цанки в кухне, а жена моя стоит напротив со злым лицом.
— Это кто же такая будет? — спросила она Мекишева, умывавшегося в это время под краном.
— Крестьянская девушка.
— А зачем ты ее здесь повесил?
— Чтобы высохла, до того как я передам ее на выставку.
— А может, она уже высохла. — И жена моя протянула палец к полотну.
— Пожалуйста, другарка, не повреди… — Мекишев махнул на мою жену полотенцем.
Она неестественно громко засмеялась и вырвала полотенце из его рук.
— Бог тебе в помощь, — сказала она, ушла в комнату и начала там подметать, с грохотом переставляя с места на место стулья.
Я понял, что спокойной жизни в этом доме больше не будет, и незаметно ускользнул. Когда я пришел домой к обеду, портрета на стене уже не было, не было и Мекишева. Ушел, по всей видимости, в клуб, потому что чемоданчик его и всякие домашние принадлежности были на своих местах.