Почти каждое утро жена обращалась ко мне с одним и тем же вопросом:
— Когда поедешь в село?
— Жду отпуска.
— Господи, когда ж он у тебя будет?! Тянешь, тянешь!
— Еще немного, Радка.
— Смотри, чтоб тебя там не обманули.
— Ну о чем ты говоришь, ведь свояк будет со мной!
— Сам ушами не хлопай, потому что каждому своя рубашка ближе к телу!
В самом деле, когда мы приехали в село, немедленно разгорелся спор о моем наследственном участке, будто он не мой, а кооперативный и будто в книгах учета недвижимости не числится. Благодаря свояку, бухгалтеру с многолетней практикой и чутьем, знакомому с некоторыми людьми из околийского комитета, мы сумели доказать, что участок этот мой. Я даже помню кислую физиономию председателя после нашей справедливой победы, когда мы собрались выпить в местном ресторанчике.
— Все у нас идут к социализму, — сказал он, — только вы тянете к частному… Не могу вас понять.
— Во-первых, это не частная, а личная собственность! А во-вторых, мы ликвидировали назревший вопрос о наследственном участке, который числился в книгах учета недвижимости с незапамятных времен.
Председатель умолк, как пришибленный, а потом сказал:
— Я б его купил, если отдадите за сходную цену.
— Для такого, как вы, можем сделать и уступку, — сказал свояк. — Только деньги нам нужны наличными.
— Известное дело. Нынче все наличными требуется. Но не могли бы вы подождать примерно месяц или полтора?
— Месяц еще можем подождать, но полтора — нет! — отрезал свояк. — К этому времени моя жена сдаст все экзамены, и мы отправимся в поездку по стране.
— Так и быть, — сказал председатель, — столковались! — Он подал мне руку. Я подал ему мою. А свояк прибавил свою. И так втроем, улыбаясь, мы долго трясли друг другу руки.
Чего греха таить, наследственный участок был, конечно, не из лучших в этих предгорных краях, определенных постановлением в первую очередь для разведения скота, а не для зернового производства, но как бы в компенсацию за это вблизи него высился дубовый лесок, который давал прохладу в летнюю жару и дрова для отопления зимой. К тому же участок был расположен вдали от кооперативных массивов, так что вряд ли когда-нибудь он мог быть включен в общее землепользование. Но эти подробности нас со свояком не интересовали, и мы с ним, распрощавшись с председателем, поехали в Софию, сев на поезд, отправляющийся сразу же после обеда.
Остаток дня и часть ночи мы сидели у окна в уютном вагоне-ресторане за двумя бутылками белого вина, вытащенными прямо из холодильника, с хорошей закуской и минеральной водой. На радостях свояк решил выпить, забыв начисто о своем идеале трезвенника. Мы говорили о селе, о кооперативах, которые усиленно создавались в это время, встречая сопротивление кулацких элементов — жадных до человеческой крови клещей. Восхищенно любовались Дунайской низменностью, раскинувшей перед нашими взорами свои просторы с плодородными массивами и не очень высокими холмами. На полях работали комбайны, спеша убрать восковой спелости пшеницу. Белые косынки женщин, словно приветствуя нас, мелькали то тут, то там по массивам под палящими лучами солнца. Свояк улыбался и сердечно отвечал на приветствия крестьянок. Быстро летел поезд, звенели стаканы. На душе у нас было легко. Свояк даже запел какую-ту македонскую песню, тихонько, чтобы не беспокоить соседей, также, как и мы, любовавшихся полями, на которых кипел труд.