— Вот тебе губная, вот тебе зеркало! Мажь.
Голос Саше был знаком, она не помнила, где его слышала.
— Мне не идет этот цвет, — робко сказала Евгения, да, она.
— Мажь, я сказала. На себя посмотри — бледная, как спирохета, на такую никто не позарится! Разве что из-за твоего отца. Сколько раз говорила: сходи к визажисту, он научит лицо рисовать…
Вспомнила, кто это — мать Евгении, а имя забыла. Тетка, надо сказать, не уступала мужу по комплекции (странно, что Женя худющая), а внешность у нее махровой торговки с рынка, привыкшей обманывать покупателей. Кстати, она красила губы яркой помадой, выступающей за границы губ на манер актрис сороковых годов. Только тогда мама Жени была сама елей, сладость и улыбчивость, сейчас… хабалка.
— Я ходила, — сказала Женя. — Мне не понравилось, вульгарно…
— Да что ты понимаешь! Слушала бы мать, не упустила б Алешку! А папа просил тебя, покрутись возле…
— Но мне не нравится Алеша…
— Боже, кого я родила, моя дочь даун! Ты благодаря кому в Москву приехала, тупица? В университет кто тя поступил? Папа? Может, назад хочешь, а? Мы не закрепились, за четыре года твоему отцу мало к кому удалось пробиться. Не принимают нас эти жлобы чертовы, будто у нас деньги из говна, а не как у них. Папе нужен дядя Матвей, ты пóняла? У него до хрена связей. Так вот, не будь дебилкой, стать родней Рябовым твоя задача номер раз. Ты пóняла?
— Но я не нравлюсь Алеше…
— Не нравлюсь, не нравится, — грубо передразнила дочь мамаша. — Другие слова учи! А ты понравься. Чай, не хуже этой… шалавы, что спит с ним. Вот она умная! Сразу пóняла, какой куш хапает, а ты… Умной была б, давно забеременела бы от него, но у тебя ж мозгов на три копейки. Дождешься, когда она родит ублюдка, а об Алешке говорят, парень он порядочный, значит, женится. Иди, подружись с его шлю… подружкой, в гости напросись. А дальше научу, что делать. Шагай, давай. И морду поправь на счастливую.
М-да… В таких случаях говорят: без комментариев. Саша вернулась к столу, за которым сидела семья Рябовых, но в тот момент он пустовал. За шторой окно было открыто, она уселась на низенький подоконник подышать воздухом, охладиться, так как пылала вся после услышанного в туалете, словно пожар. И снова попала в неловкое положение подслушивающей! Вернулись за стол родители Алексея, Ирина Федоровна была перевозбуждена:
— Ты видел? Каким образом она очутилась здесь?
— Понятия не имею, — проговорил сдержанно Матвей Павлович.
Со временем Саше стал видеться отец Алексея человеком-машиной: ни эмоций, ни полутонов в речи, ни резких движений, ни поспешных слов, ни истинного отношения к тем, с кем он говорил. Тамила восхищалась его выдержкой, Саша — побаивалась и считала куском льда, который растопить не представлялось возможным.