(точное значение его выяснить не удалось; судя по контексту, это связано с областью игр, лотерей), относящееся к эмигрантскому быту, и советизм
рыковка («название водки крепостью 30 градусов»):
В первоянварьском [sic] розыгрыше «долларовки» выигрыши пали на следующие номера (За свободу. 1925. 3 янв. № 2 (1406)).
Каменев о «рыковке» [название заметки] (Дни. 1925. 3 февр. № 681).
Авторы монографии [ЯРЗ 2001: 130] также не фиксируют «бытовых» универбатов на – к(а) у представителей первой волны эмиграции, приводя единственный пример – непромокашка («непромокаемый плащ, непромокаемое пальто»): «Одела свою непромокашку, которая ей очень понравилась». Единичность таких образований как в устном, так и в письменном языке позволяет утверждать, что этот тип универбации был нехарактерен для эмигрантов первой волны. Ср. многочисленные примеры, приведенные в [Ильина 1989] и показывающие бурное развитие группы слов, наименований одежды, словообразовательно оформленных при помощи суффикса – к(а), в русском языке метрополии в последние десятилетия.
Материал публицистики, служащий объектом нашего изучения, разумеется, в гораздо меньшей степени, чем непринужденное речевое общение, предполагает использование универбатов на – к(а) (у них яркая разговорная стилистическая маркированность), однако сам факт редкого использования таких производных эмигрантами первой волны может свидетельствовать об очень слабой (практически нулевой) распространенности этой словообразовательной модели как в устном, так и в письменном языке[100] эмиграции той поры. Выскажем предположение, что этот способ семантического сжатия словосочетаний остался в языке эмигрантов первой волны периферийным в словообразовательном отношении и гораздо менее развитым, чем в послереволюционном (советском) языке. К аналогичным наблюдениям пришла и Л. М. Грановская: «показателен и процесс отчуждения ряда новообразований, например, на – к(а), осознаваемых как вульгаризмы: дежурка, читалка, раздевалка, столовка» [Грановская 1995: 89].