и смыслового понятия:
женщина-доброволица, женщина-смертница, дама-кельнерша, женщина-сыщик.
Ганди распорядился закрыть лагеря «женщин-доброволиц» и разослал их по разным местам (Возрождение. 1932. 2 янв. № 2405).
Вдруг двери настежь. Вбегают два палача: еще жертву забыли – женщину-смертницу (Возрождение. 1937. 10 апр. № 4073).
То, что не удалось инспектору, распутала женщина-сыщик, идущая совсем другими путями, чем полиция (Возрождение. 1937. 10 апр. № 4073).
На общем фоне nomina feminina такие аналитические (сложные) обозначения явно уступают в количественном отношении однословным суффиксальным производным.
Кроме того, также синтаксис может выявлять логико-семантическую категорию «женскости» (врач пришла, корреспондент сообщила, доктор выписала рецепт, эта доктор, наша врач и т. д.). Любопытно, но в нашем материале не обнаружилось ни одного случая синтаксического согласования глагола в прошедшем времени с существительным мужского рода (при обозначении пола женщины). Исключение составляют такие случаи, когда иноязычное неизменяемое титульное обозначение женщины сочетается с глаголом прошедшего времени, страдательным причастием, кратким прилагательным в женском роде.
Языковая «гендерная» ситуация в языке метрополии находится в постоянной динамике; возможны различные оценки и интенции в предпочтении или семантической согласовательной категории, или грамматической. Это зависит от многих факторов: возраста, образования, места рождения, социального положения, пола и др. [РЯСОС 1968: 27–32; Мучник 1971: 228–244; Comrie et al. 1996: 247]. О каких процессах, протекающих в категории «женскости», можно говорить применительно к эмигрантскому речевому обиходу, насколько эта категория динамична и подвергается ли она оценочным интерпретациям людей? Для сравнения приведем характерный пассаж из современной эмигрантской газеты, выходящей в Аргентине:
«Языковые уродства»
Моя грач прилетела
Из заметки П. Крючкова о Лидии Чуковской, в «Новом мире» № 3 за 2002 г., узнаем, что так называлась ее последняя прижизненная работа, посвященная защите русского языка. Как объясняет Крючков, Чуковскую «удивляло и возмущало выражение “моя врач пришла”. Удивляет и возмущает оно и нас! Меня когда-то так и передернуло, когда встретил в письме из нынешней России, от вполне культурной женщины (когда-то подруга моего детства) слова: «У меня очень милая врач». Лучше что угодно другое: врачиха, как и говорят в народе (хотя образованцы возражают, что это мол значит «жена врача») или женщина-врач. И, если уж необходим неологизм, хотя и чудовищный, то надо бы