Язык русской эмигрантской прессы (1919-1939) (Зеленин) - страница 37

Разумеется, речь идет не только и не столько о сотнях и тысячах сэкономленных тонн типографской краски и бумаги или якобы об удобстве чтения названий иностранных учреждений, газет, магазинов, или способе освоения иностранного языка, что должно мотивировать переход с кириллицы на латиницу. Причины здесь, конечно, гораздо глубже и уходят корнями в культурно-историческую перспективу, опорными точками которой для эмигрантов выступают Русь, православие, Кирилл и Мефодий (первоучители славян). Кириллический алфавит базируется на истории и символизирует преемственность развития Руси – России как единого государства. Революция 1917 г. знаменовала для многих эмигрантов если не социально-экономическую смерть страны, то ее предсмертные судороги. Введение же латиницы – это, по мнению эмигрантов, окончательная смерть России, а именно духовно-религиозная смерть, полная победа католицизма над православием. Именно в таком эмоционально-напряженном клубке культурно-религиозных сплетений эмигранты рассматривали обсуждение вопросов перехода в СССР с кириллицы на латиницу. И тем не менее эмигранты находили в себе еще силы шутить над советскими реформаторскими затеями. Приведем обширное стихотворение известного эмигрантского писателя В. В. Клопотовского (1883–1944), выступавшего под псевдонимом Лери:

Московская латынь

В СССР предстоит введение латинского шрифта.
«Латынь из моды вышла ныне», —
Так некогда сказал поэт,
Но в этом больше смысла нет,
Раз, по прошествии ста лет,
В России пишут по-латыни,
По предписанию чеки,
Середняки и кулаки.
Согласно воле Главнауки,
В России умерли «аз» – «буки».
А также «веди» и «глагол».
Чтоб не трудился комсомол,
Да при наличьи комсомола
Теперь уже не до глагола
Тому, кто, как известно всем,
Уже давно и глух и нем.
И всем на свете недоволен,
И недвижим, и безглаголен.
Но что за ширь, но что за взлет!
И кто осмыслит, кто поймет
Рисунок этот прихотливый
И сказочные перспективы
Тех государственных забот,
Что власть советов наполняет,
И от которых весь народ
Действительно обалдевает,
Но все же движется вперед,
И, становясь в хвост за селедкой
Иль за восьмушкой макарон,
Вполне признательно и кротко
Язык Тацита учит он,
Как признанный первоисточник
Всех умных и серьезных книг,
Либо, вперяя глаз в подстрочник,
Он по-латыни славит ЦИК.
И, рассудив в огне и в буре,
Всех откровений весь венец
Кричит совдепу: «Моритури
Тебе салютант» и конец!
И в самом деле, что творится!..
Обалдевает голова,
И это ясно, что едва
Другая сыщется столица,
Как эта красная Москва! —
Где были снежные сугробы,
Где были мрачные леса,