У меня пересохло во рту. Я изумленно смотрела, как меняется и дрожит неясная фигурка, как звезды падают, выжигая в черноте огненные дорожки.
– О ком ты говоришь? – спросила я, по привычке хватаясь за кулон.
Он был обжигающе горяч, я видела, как кружатся извилистые тени драконов-духов. Не тех, которых я видела в доме Ю Шэн-Ли, – эти драконы были огромны и быстры, их яростные глаза сверкали, как солнца, их пасти выдыхали горячий пар.
– О той, которой надо помочь явиться в этот мир, – ответила О Мин-Чжу. – О той, чья сила должна взрасти. О той, кто сумеет предотвратить страшное кровопролитие и кто выбрал тебя своим хранителем, Мария.
Туман дрогнул и расступился. Затаив дыхание, я глядела, как из молочной белизны выступает маленькая девочка лет пяти, одетая в простое светлое платье, очаровательная, с пухлыми щечками и вздернутым носиком, с большими зелеными глазами и темными волосами, заплетенными в две косички.
– Дар всеведения передается лишь женщинам, – проговорила О Мин-Чжу. – И вот мир обрел нового Оракула, Мария. Позаботься о ней. И она тоже позаботится о тебе.
Тысячеглазая подвела девочку ко мне и вложила ее маленькую ладошку в мою руку. Я машинально сжала ее и, улыбнувшись, спросила:
– Как тебя зовут, крошка?
– Тея, – ответила девочка и дотронулась второй рукой до моего живота.
По телу пронеслась горячая вспышка. Я проснулась и села на постели, обливаясь потом и бессмысленно глядя в полумрак. Голос девочки отдавался в голове серебряным звоном, в животе пульсировало что-то теплое, невидимое никому, совсем крохотное и живое. Я прижала ладони к телу и повторила шепотом:
– Тея…
Я не рассказала Ю Шэн-Ли о странном сне, да вскоре и позабыла о нем: дни понеслись с пугающей быстротой, а сны, подобные этому, больше не снились.
Просыпались по побудке рано утром, вместе с Шэном я делала зарядку, потом наступало время легкого завтрака, а следом нужно было разучивать альтарские иероглифы, чтобы не перепутать «птицу» с «пулей», а «город» – с «быком». Особенно досаждал мне иероглиф «доблесть».
«Внимательнее, хозяйка, – подсказывал в голове невидимый Умник. – Утолщение чернил в этой черточке легко превратит «доблесть» в «поросенка».
«А «доблестный воин» сразу станет «поросячьим»! – радостно подхватывал Забияка.
– Хрю! – ворчала я, вздыхала и старательно выводила зигзаги и черточки снова.
Кроме занятий правописанием приходилось ездить верхом, драться на кинжалах и стрелять по мишеням из пистолета. И если в рукопашной я оказалась не слишком умела, что налево и направо объясняла травмой спины, полученной еще до мобилизации, то стрельба получалась все лучше и лучше.