Ждан продолжал хватать ее натруженными крестьянскими руками, давить всем телом на лежащую на спине девушку.
В какой-то момент он дернулся, некрасиво заныл и обмяк.
Под берегом прыснули в стороны мальки не то от маленькой щучки, не то от крупного окунька, и ведьма промолвила:
– Вот она ж какая, окаянная любовная любовь, – и закатилась истерическим смехом, немного напугав парня.
Дальше ни разговор, ни новые объятия уже не склеивались.
Любовники договорились встретиться вновь на следующий день на утреннем полюбившемся неприметном бережке с плакучей ивой.
После этого они с облегчением расстались. Молодая и голая Баба Яга бежала в свой страшный лес, ловко перепрыгивая корни и сухие бревна бурелома, не особо разбирая дороги. Она наслаждалась своим юным телом, но где-то в глубине своей израненной серой души величайшая ведьма мира почувствовала себя презренной воровкой и мерзкой обманщицей по отношению к этому красивому, юному, но совершенно бестолковому парню.
Но и Ждан, совсем позабыв о просьбе отца наловить рыбки на ушицу, чувствовал, что он украл у этой чистой одинокой девушки ее будущую жизнь и счастье. Ему было стыдно. Даже тот факт, что он овладел женщиной, как положено мужчине, не радовал. Парень ощущал душевный трепет и вину перед этой неизвестной красавицей.
– Как же ее имя? – морщил лоб молодой мужчина. – Как же ее зовут? Ведь она назвала себя…
Примчавшись на небольшую пасеку отца, он долго стоял у кадки с водой, тщетно смывая со своего лица несуществующую грязь. Ему чудилось и чудилось, что его лицо, как мордочка у забравшегося в подклеть к курам лиса, в крови и пушку. А к вечеру с ветреного заката навалилось ненастье, и парень, помогая батюшке по хозяйству, с тревогой смотрел на низкие мокрые облака – о вылазке на заветный бережок пока не могло быть и речи. И потянулось ожидание. Непогодь расквасила землю и ходить далеко было опасно. Можно было промокнуть, застудиться и заболеть.
Ждан все больше и больше не находил себе места. Он работал, спал, обедал с маманей и батюшкой, присматривал за младшими братьями и сестрой, а сам все больше раздражался и дергался, пытаясь разглядеть скрытую от людских глаз дождливой пеленой дальнюю полоску Молохова урочища.
Ночью вызвездило – безвозвратно миновали семь дождливых дней, потеплело. Легкий ветерок иссушил пригорки, и Ждан, не дожидаясь розовой зорьки, рванул к дальнему изгибу реки. К ней! К ней! К ней! Он чувствовал, что пропал.
А она ждала, она была там, голая, прекрасная и простоволосая.
Кто-то сильный установил шатер около старой ивы, но парня этот факт не насторожил. Он заприметил знакомый гибкий стан еще издалека и теперь даже на миг не мог и не желал отвести в сторону свой жаждущий взгляд. За откинутым пологом шатра чадила медная лампада, а там, внутри, была она.