Возвращаясь домой после разговора с сыном Лады, ведьма неслась по июньскому небу на кровавый закат. Этот факт ничего хорошего не сулил всем остальным обитателям засыпающего мира.
Ступа летела над верхушками деревьев ровно, плавно и без резких подергиваний, но на душе ведьмы царил мрак.
Вернулась в Молохово урочище сама не своя. Уставшая, злая, как собака. Давай черепки крушить. Ругалась последними словами, какой-то меч выхватила, принялась лавки рубить, и столу с очагом досталось, и пень-колоде.
Затем молча крушила все, что ни попадя. Волхв Двусмысл схватил священный Радогост, крепко прижимая к груди, забился за печь, к гробу и там сидел, замерев с зажмуренными от ужаса глазами.
Яга ослепла от ненависти, ее глаза закрыла пелена безумия, и она, вечная ведьма, оплакивая свое бессмертие, била и била инкрустированным мечем Василия Второго Болгаробойца по камням печи и бревнам избушки на курьих ножках.
Успокоилась через часок. Уронила меч на пол и сидела на лавке, опустив свои длинные руки. Все думки думала, да толку от этого мало было.
– Выходить-то можно? – опасливо подал голос за печью Двусмысл.
– Что уж теперь, – неожиданно спокойным голосом ответила Баба Яга. – Выходи.
Волхв выполз к очагу, стряхивая с себя копоть и паутину, посмотрел на ведьму вопросительно:
– Чего сбеленилась-то? Обманули тебя что-ли?
Яга утвердительно кивнула, опустила косматую голову, почесала затылок и заявила:
– Живи у меня, сколько хочешь. Нет теперь ни сроков, ни обязательств.
Волхв с пониманием кивнул и заявил:
– Тогда до осени поживу. Книгу до конца прочесть надо.
– Я не держу тебя, живи, сколько хочешь, а Радогост себе возьми, это мой дар тебе за грамоту. А там, в подклети три сундучка много лет пылятся с золотыми, серебряными и медными монетами. Начерпай пригоршней каких надо, а захочешь – и все забирай, мне они отродясь не нужны. Там и каменья яхонтовые есть.
Волхв Двусмысл нервно сглотнул подкативший ком и срывающимся голосом просипел:
– Благодарствую, Великая, но такие дары я принять не могу. Ежели Радогост в степи снесу, сгинет он там под дождем и снегом, а злата червоного мне и подавно не надо. Увидят – убьют сразу. А вот медяков, пожалуй, можно, да и серебришка совсем чуть-чуть, чтобы тяжесть медную не таскать.
Яга безразлично кивнула.
– Книгу забери! Я на нее печать страха наложу. Один ты сможешь видеть ее и открывать, а после твоей смерти – последователь или ученик. А от злата зря отказываешься. Для сей книги обложку кожаную закажешь в Новгороде и ларь. Школу хранителей создашь, коли она и впрямь такая бесценная. На все это деньга нужна, вот и возьми.