— Вставай, Великанов, ты свое получил. — Бауэр наотмашь бросил кнут в угол избушки.
— Ну-ка, налейте мне чаю покрепче, — обратился он к десятникам, присаживаясь к столу, — можно и с водкой. Холодно на улице. — Потом обратился к мальчику, с ужасом смотревшему на всю эту картину и дрожавшему как в лихорадке:
— Ты чего, малец, испугался? Ничего... лучше маленьким насмотреться на это, чем вырасти лодырем, жуликом и казнокрадом. Нас раньше так к делу приучали. А с Великановым мы друг друга понимаем, он на меня не в обиде.
— Дзинь, дзинь, дзинь! — зазвенел будильник на тумбочке.
Ковалев вскочил, протирая глаза, чертыхнулся, поняв, что сидит на кровати у себя в спальне, а не в лесной избушке: «Надо же присниться этой патриархальной кнутобойщине, этому старому осколку дикой жизни лесозаготовителей!»
Было шесть часов утра. Одевшись и умывшись, Ковалев, без завтрака, вышел из дому. С первого дня работы в новой должности он принял за правило: завтракать после того, как побывает в диспетчерской, мехмастерской и на нижнем складе. Был в этом определенный умысел: заставить всех мастеров, живущих в центральном поселке, и всех начальников служб присутствовать при отъезде рабочих в лес и при начале работы в мехцехе и на нижнем складе. Как же они могут опоздать или не прийти, если директор там?
Только в начале восьмого Ковалев вернулся домой и принялся готовить завтрак. Для этого нужно было вскипятить электрический чайник, открыть банку консервов и подогреть их на электрической плитке. Через пятнадцать минут он уже сидел за завтраком и перебирал в уме то, что удалось увидеть сегодня на производстве. Неожиданно вспомнился недавний сон. Ковалев невольно заулыбался, представив себя на месте Бауэра. Это он, Сергей Ковалев, а не Бауэр хлещет ременным кнутом Великанова по спине...
Ковалев даже перестал есть и положил вилку на стол. «Чепуха, приснилась чушь из времен одиннадцатилетней давности». Но возникший вопрос — правильно ли сделал Бауэр, применив для наказания кнут? — требовал ответа. То, что Великанова надо было наказать, — у Ковалева не вызывало никаких сомнений. Но кнутом ли? Он долго растирал лоб, долго хмурил брови.
Наконец, улыбка вновь заиграла на его лице: «Я бы тоже лучше отхлестал кнутом. Великанов — хороший работник, не гнать же его из леспромхоза!»
Заботы сегодняшнего дня гонят прочь воспоминания. Быстро позавтракав, Ковалев уходит в мехцех.
Мерно гудят сверлильные станки. Ярким фейерверком рассыпаются искры у наждачного точила. В помещении тепло, чисто, светло, как-то даже уютно, по-производственному, конечно.