Да, перестройка перестройкой, а бюрократы все еще держат верх. Додумались уже до плана на штрафы. Горит тайга, ломают ее — ничего, это можно. Но стоит таежному совхозу для нужд хозяйства дерево срубить или кому из поселковых в тайге с топором оказаться — штраф. У облисполкома есть план на штрафы!!!
Экономической инициативы никакой, социальная справедливость нарушена — вот и хиреет эвенкийский поселок. БАМ ли рядом, не БАМ, никакого значения.
Эвенки издревле занимались охотой и оленеводством. «Стройка века» вторглась в их экологическую нишу и потеснила. Треть охотничьих угодий сгорела. Половина пастбищ нарушена.
«С охотой — плохо. С оленей — плохо. С водкой — харасо эвенку».
Так говорят сами исконные коренные сибирские жители.
Мужчины-эвенки уже не стремятся заводить семью, не женятся, чтобы не обременять себя, бобылями живут. Эвенкийские дети, выросшие в интернате, отвыкают от родителей, они абсолютно не приучены к таежной жизни. Интернат им ничего не дает, кроме обязательного (!) аттестата зрелости. Зрелости на что? Только на убогую жизнь в поселке.
Оленеводы в совхозе «Ленин-октон», что в переводе означает «Путь, указанный Лениным», как правило, кочуют в одиночку.
Девки за оленеводов идти не хотят, а порознь — какая жизнь! Без жен, которых нет. И без детей, которых уже быть не может. Кочуют кое-как, отбывая в тайге. Старайся не старайся, а разве может быть жизнь без завтрашнего дня — без детей, без семьи?
Какая современная женщина захочет в пятидесятиградусный мороз жить в обыкновенной брезентовой палатке? Рай в шалаше, но не в брезентовой палатке. Металлическую печку сварить в совхозе долгое время проблемой было. Спасибо БАМу, помог с металлом. Печка — вот самое большое и единственное удобство у таежника-эвенка. Все остальное на улице.
Конечно, это очень сложная и противоречивая проблема, но, по-моему, именно оседлый образ жизни погубил доверчивых эвенков, привел их к краю пропасти. Какие-то бюрократы, следуя сталинскому плану преобразования страны, загубили целый народ, потому что им, бюрократам, неудобно было ездить по кочевьям, и стали объединять вольных таежников, сселять их в поселки. Разве они кому-нибудь мешали?
Все делалось под благородным предлогом приобщения «диких» народов к культуре. А какая культура?
Развалившийся клуб? Водка в магазине?
Хотя своя, эвенкийская, культура была у кочевого народа. Конечно, она была очень своеобразной, самобытной, но очень древней.
Принижение другой культуры, другого народа, якобы «дикого», непонимание чужой культуры возможны только при духовной убогости, при социальной ограниченности. В этой политике сселения таежных кочевников, по-моему, проявилось самое страшное, что было положено в основу решения национального вопроса «великим кремлевским языкознатцем», — тихий, тишайший геноцид. Уничтожение без выстрелов. По сути новые поселки не отличались от новых лагерей. Царизм и тот не позволял себе подобного иезуитства.