Но, несмотря на все мои убеждения, ороч стоял на своем:
— Моя мяса амба носи нет хоти.
— Ну ладно, тогда я понесу мясо, а ты забирай часть вещей из моего рюкзака.
— Так можна.
Я опорожнил свой рюкзак и заполнил его наполовину мясом. Сверху уложил палатку и еще приторочил железную печку. Ноша моя стала настолько тяжелой, что я с трудом закинул ее себе за спину.
Окинув прощальным взором окружающие горы с черными гольцами и снежными вершинами, мы тронулись дальше на север.
Достигнув северной оконечности обследуемой мной территории, провели здесь детальные учетные работы. Чтобы не возвращаться обработанным маршрутом, мы спустились в среднее течение Чичамара и, перевалив через небольшой водораздел, вышли в верхнее течение Тумнина. При впадении в него реки Аты на низменном правом берегу стояло несколько построек. Это было стойбище Семена Акунка, родича Тимофея, живущего тут вдвоем с женой.
При подходе к постройкам на нас с лаем кинулись несколько псов, привязанных к своим будкам вокруг дома. Рвущиеся с привязи собаки сразу же умолкли и попрятались в конуры после резкого окрика вышедшего из дома хозяина. Как и все орочи, он был невысокого роста, легкого сухощавого сложения. На лице его выделялись узкие темные глаза с острым проницательным взглядом. Возраст его определить было трудно, так как хотя и выглядел он человеком пожилым, но голову его покрывали темные, без седины, волосы, а шаг был легок и скор.
Поздоровавшись с нами за руку и перекинувшись с Тимофеем несколькими словами на своем языке, он пригласил нас в дом. Жилище, в которое мы вошли, представляло типичную русскую избу, с той только разницей, что вместо большой печи из кирпича здесь стояла массивная чугунная, расположенная в правом углу от двери. Все остальное было обычным, как в любой русской избе.
Гостеприимство таежных жителей начинается не со словоизлияний, а с дела. Едва мы переступили порог, хозяйка, поздоровавшись с нами, тут же подала на стол вяленую кету, сушеное лосиное мясо и мороженую бруснику. Поставила на стол чайник, а сама принялась хлопотать возле печки. Хозяин разлил чай по кружкам, и мы молча принялись за еду. Не успели еще мы управиться с этой пищей, как хозяйка подала на стол горячие белые пышные лепешки. Это уже было отменным деликатесом. Хлеб в тайге всегда дороже мяса. Поскольку даже сухари тут не всегда бывают к обеду, то свежие лепешки — пиршество!
Наконец трапеза наша была закончена, орочи набили свои трубки махоркой и приступили к неспешному разговору. Как выяснилось с первых же слов, хозяину было известно, что мы должны пройти этими местами. Поначалу меня удивило: каким образом в глухой, безлюдной тайге орочи узнают о том, что происходит за сотни километров вокруг? Оказывается, они пишут. Только не обычной почтой, а знаками на пути. Так, Тимофей в устье Чичамара поставил знаки, что он и с ним один русский идут по рекам Эльге, Чичамару и Аты. Все это сообщение состояло из шести знаков: первый — его личная тамга, второй — что спутник его русский, следующие три знака — названия рек и шестой знак — предположительное время нашего похода. И когда Семен, охотясь за норками и выдрой, прошел по Тумнину до устья Чичамара, он все это прочел по знакам, оставленным Тимофеем на видном дереве. Дальше проводник оставил свой знак в устье Эльги. По прошествии указанного срока искать нас нужно было только на Эльге до следующего знака. И если бы с нами случилось что-нибудь (болезнь, голод и т. п.), то и это отметил бы Тимофей на нашем пути. И так — по всему маршруту. Я видел, что он отмечал что-то на деревьях, и на мой вопрос всегда отвечал: «Мой отмечай дорога, Где искай нас». То, что дороги в тайге отмечаются затесами, я знал и пользовался этим сам. Но всю глубину смысла знаков исконных таежников уяснил только теперь, с помощью двух следопытов-орочей.