Увы, все наши размышления ни к чему не привели. Зато выяснилось, что Мила задумала глобальные реформы на Каленийском материке: она решила вновь переписать историю, изменив в сознании местного население отношение к расе драконов, как это некогда было сделано виртонгами. Касались перемены и всех законопроектов прямо или косвенно касающихся прав драконов, и многого-многого другого. Да, это было неизбежно в любом случае, но в теории воспринималось как «когда-то и кто-то сделает…», а теперь выяснилось что это «когда-то» уже наступило и этим «кем-то» станет наша «божественная» компания. В пору было за голову хвататься от столь грандиозных планов, тут уж даже Наполеон нервно курил бы в сторонке. Ближе к вечеру, после очередного инструктажа по теории магического искусства, я, боясь опоздать, вновь нёсся домой нарушая все мыслимые и немыслимые правила дорожного движения.
Залетел в квартиру обуреваемый самыми разнообразными мыслями на тему Рестанга, включил в коридоре свет и замер. Как же я умудрился позабыть о своей незваной гостье?! И ведь опять некогда заниматься её выселением, и в банк не додумался заехать, чтобы денег с карточки снять.
— Зай, это ты? — раздалось со стороны кухни, а я в ответ на подобное обращение едва ли зубами не заскрежетал.
Идти на кухню и выслушивать очередное нытьё, параллельно избегая попыток соблазнения? Вот уж избавьте меня от этого счастья. И так сам не понимаю, почему за дверь её сразу не выставил. Жалостливым видите ли стал, теперь разгребать придётся последствия своей доброты.
Устраивать разборки, объясняя настырной девице, что ей не рады — не хотелось, да и не станет она слушать. Решил просто игнорировать её присутствие, пообещав себе завтра же с утра заняться её заселением в гостиницу. Мне и так пока повезло, что информация обо мне в Милиной книге появляется лишь в тех случаях, когда я непосредственно рядом с ней, или думаю о ней, или нахожусь на Рестанге.
— За-а-ай… — высунулась из кухни моя бывшая.
Ну что сказать? Явно готовилась — вон какой боевой раскрас нанесла, и пеньюарчик явно дорогой, и облегает в меру, и открывает где надо, а кое-где даёт волю фантазии, вот только на меня нынче это уже не действует. Как минимум не на ней. После того поступка, когда она променяла наши отношения на призрачный звон золотых монет, я перестал видеть в ней женщину. Вернее, не так, она больше не ассоциировалась с потенциальным объектом желания.
— Я устал. Пойду спать, — холодно отвечаю, и мысленно усмехаюсь внезапно всплывшей ассоциации: «напоминает разговор супругов, проживших вместе лет этак тридцать». — Утром поедем в банк, сниму денег тебе на первое время, — произношу, наблюдая как у соблазнительно выставившей на показ своё тело девицы глаза от удивления и обиды на лоб вылезают.