— Что делать будем? — спросил Бритвин.
— Подышим, как договорились, что ж еще?
— Может, поднимемся, раз мы здесь, — Бритвин кивнул головой в сторону холма.
Марина Николаевна посмотрела на узкое свое платье, на босоножки на платформе и сокрушенно развела руками:
— Снаряжение не то!
Бритвин выглядел растерянным, и это было так странно для Марины Николаевны, что вдруг изменило ее настроение.
— Ладно уж, так и быть! — воскликнула она, смеясь. — Рискнем!
Летний день был яростным и мощным. Свет солнца прямо-таки рушился на землю и, казалось, создавал физическое давление, теснил все перед собой, въедался в траву, в пыль дороги, в мел на склонах холма. Когда Марина Николаевна закинула голову, чтобы посмотреть, нет ли там, вверху, облачка, тучки спасительной, то ей на мгновение даже стало жутковато. Почудилось, что солнце — в полнеба.
Взбудораженные солнцем, отзываясь на его накал и напор, необычно сильны были краски и запахи. Жестко блестели меловые проплешины, густо желтели донник и пижма, празднично, свежо алели подушечки чертополоха, синел мелкий крап незабудок, слюдянисто белели маргаритки, стайками выставлявшиеся то там, то здесь в сплошной, плотной зелени травы. Медово пахло кашкой и горько — полынью, и этот, разлитый вокруг, беспрерывно текущий в ноздри запах проникал, казалось Марине Николаевне, до самых глубин ее существа и представлялся ей запахом самой жизни, главным и нераздельным.
Она поднималась по склону холма медленно, не позволяя Бритвину помогать себе. Порой, в удобных местах, снимала босоножки, с наслаждением ощущая подошвами щекочущее, веселящее, заставляющее морщить губы в невольной улыбке прикосновение травы. Она шла и шла, все глубже погружаясь в краски и запахи, сливаясь с роскошью и безмерностью летнего дня, теряя себя в нем, наливаясь хмелем солнца и зноя. Недалеко от вершины остановилась у куста шиповника. Кое-где на нем еще держались запоздалые цветы со слабыми, бледно-розовыми лепестками. Она сорвала и понюхала один из них, поймав нежный, едва уловимый, грустный запах. Подошел Бритвин, осторожно обнял ее, и у нее не оказалось ни желания, ни сил ему противиться.
В воскресенье, после поездки с Мариной за город, Бритвин проснулся с таким чувством довольства и радости, которого не испытывал давно. Все, что произошло вчера, ярко и резко вспомнилось ему. Он потянулся до хруста и приятной боли в суставах, и невольная улыбка, появившись, так и осталась у него на губах.
Воспоминания продолжали мелькать, меняя друг друга, в них хотелось погружаться все полнее, но они же возбуждали в Бритвине особенную какую-то бодрость и желание действовать. Поколебавшись несколько минут в выборе, он в конце концов сдернул с себя одеяло и решительно встал.