— Настолько хорошо, что ты… Что там говорить! — оборвал он сам себя.
— Мы хорошо жили, — повторила Марина Николаевна. — Ты прости меня, Дима, если сможешь. Когда-нибудь…
— А-а! — Дмитрий поморщился, словно от боли. — Не ожидал я такого от тебя, вот что. Ну — никак.
— Я тоже от себя не ожидала.
— Ребят жалко, сил нет. И несправедливо, главное. Ты эту кашу заварила, и с тобой же они останутся.
— Будешь приходить, общаться.
— Общаться! С детьми надо жить, а не общаться!
— Прости…
— Нечего мне прощать! — крикнул Дмитрий. — Разве что сказать надо было раньше, не темнить со всякими там командировками. Ну, да ладно… Значит так, уйду я скоро, но не сразу, надо же с жильем определиться. А поэтому не будем пока домашних своих этой новостью радовать. Скажем перед самым уходом.
Последующие два дня, до того, как позвонил Павел, были очень тяжелы для Марины Николаевны. Она ясно и трезво увидела наконец свое положение, и эта трезвость оказалась мучительной.
Дмитрий избегал оставаться с ней с глазу на глаз, и она была благодарна ему за это. Мать выглядела встревоженной, несколько раз делала попытки расспрашивать Марину Николаевну, но та решительно пресекала их в самом начале. Только дети оставались прежними, однако и с ними Марине Николаевне было теперь нелегко. Чувство вины лишало ее естественности и свободы в общении, делало то излишне уступчивой и мягкой, то неоправданно, до нелепости, строгой.
Когда она думала о скором и неизбежном разводе, пятнадцатилетняя ее жизнь с Дмитрием представлялась ей такой уютной, такой спокойной и теплой. Для того, чтобы как-то оправдать перед собой случившееся, она искала в ней самое плохое и, странное дело, почти ничего не могла найти. И ведь знала же, что это было, конечно, но теперь как-то улетучилось из памяти, а если и припоминалось, то с трудом. Ну, скучновато бывало порой, нудно, безрадостно. Ну, так что же, ничего страшного. Семейная жизнь не праздничный карнавал, в конце концов. Однако настоящего, глубокого сожаления о том, что эта жизнь кончилась, у нее тем не менее не было. Умом она понимала, что есть о чем пожалеть, пыталась настроить и душу свою на сожаление, но из этого ничего не выходило.
А вот мысль о детях постоянно мучила Марину Николаевну. Им за ее любовь придется заплатить дорого, будет у них теперь «приходящий» папа. И это в том возрасте, когда он нужен им ежедневно, а не по выходным, на несколько часов.
Будущие, после развода, отношения с Павлом представлялись ей смутно и противоречиво. То казалось, что они поженятся, и это наполняло ее такой радостью и счастьем, что она с трудом гасила улыбку; то думалось, что он не захочет менять свою сложившуюся уже, одинокую жизнь, и все меркло, темнело в ней и вокруг нее.