В кабинет торопливо вошел ординатор Ивлев и на мгновение застыл у дверей в нелепой позе. Был он тощ, высок, длиннорук, длинноволос, с яркими, светящимися прямо-таки глазами. Во всем его облике угадывалось столько энергии, что Ляпин даже чуть поежился, словно в кабинет ворвался ветер или колючий, морозный воздух.
— Сейчас Иванову беру на стол, — сообщил он.
— Как на стол?..
— Я же вас предупреждал вчера. Больная подготовлена, все на колесах.
— Ах, да… — Ляпину стало неловко за свою забывчивость. — С утра надо было бы делать со свежими, так сказать, силами. Операция-то непростая весьма.
— Я и хотел с утра, — пожал Ивлев плечами. — А потом слышу — вы в операционной…
В Ивлеве были видны нетерпение, готовность действовать, и Ляпин почувствовал, что, предложи он перенести операцию на завтра, тот огорчится. Энтузиаст… Ему сейчас только одно и одно нужно — у стола стоять, работать, пока ноги держат. Неуемный парень. Когда-то он и сам такой был, мелькнуло у Ляпина. Впрочем, был ли? Таким, пожалуй, нет. Теплилось, конечно, в душе нечто подобное, но гораздо, гораздо слабее. А этот дневать и ночевать готов в отделении. Сколько он здесь, после института, работает? Четвертый год… И все не уймется никак, но со временем укатают и его крутые хирургические горки. Рано или поздно. Тоже захочет, чтоб больных тяжелых было поменьше, операции попроще, дежурства поспокойней. Рано или поздно все к этому приходят, разница лишь в сроке. Кому на три года хватает жадности и интереса к работе, кому на десять. Со всеми так. Почти со всеми, если уж до конца справедливым быть. Кое у кого — у единиц, конечно — такой огонек всю жизнь горит. Слипченко, например, из этой породы, Цагин… Тоже счастливцы, всю жизнь в рабочем угаре пребывают. Вошел в операционную в двадцать три года, взял в руки скальпель и как в воду лет на тридцать пять, до пенсиона, нырнул. Конечно, счастливцы. Одна работа, и никаких больше проблем. Все остальное стороной проходит, само собой устраивается. Недурно, что там говорить, но такой интерес, такое самозабвение, как и талант, от бога. Насильно этого в себе не взрастишь.
— Что ж, давайте, — согласно кивнул Ивлеву Ляпин. — Делать так делать. Я чуть попозже посмотреть подойду.
Когда Ляпин вошел в операционную, операция уже началась. Ивлев работал экономно, смело и очень быстро. Его крупные, сухие, длиннопалые руки приковали внимание Ляпина. До мелких деталей понимая и предугадывая ход работы, Ляпин поймал себя на том, что мысленно как бы приказывает рукам Ивлева совершить то или иное движение, действие, и оно тут же, незамедлительно, производилось. Мгновениями у Ляпина даже возникало такое ощущение, словно это он сам и оперирует, и так хорошо, как никогда не мог раньше…