Бритвин с уверенностью считал себя лучшим нейрохирургом города, и это давало ему чувство глубокого удовлетворения. Быть первым в своей специальности в областном центре с миллионным населением — это немало. И пусть он всего лишь кандидат и даже не ассистент местного мединститута, но, когда нужно сделать дело, обращаются именно к нему. В хирургии чины не помогают, тут все просто — или можешь, или нет.
Предстоял обход больных. Бритвин придавал обходам большое значение, делал их с неукоснительной точностью и обставлял торжественно. Это был как бы центр рабочего дня, вокруг которого группировалось все остальное. Он всегда со строгим и значительным видом шел впереди, за ним, чуть отставая, следовали ординаторы, а старшая медсестра отделения замыкала шествие. Бритвин считал, что обходы имеют не только рабочее, лечебное значение, но и дисциплинируют и персонал, и больных. А дисциплина в отделении у него была строгая, все по струнке ходили. С большим трудом добившись ее и потом зорко поддерживая, Бритвин заметил одно интересное обстоятельство. Оказалось, что людям в конце концов она начинает нравиться, потому что облегчает работу, делает ее интереснее, удовлетворение большее дает. Расхлябанность же рождает маету, скуку, эдакое томление дурное и словно бы удлиняет рабочий день, делает его бесформенным и нудным.
Когда все уже встали, готовясь выходить из ординаторской, зазвонил телефон — заведующий кафедрой невропатологии Смоковников срочно приглашал Бритвина к себе.
— Начинайте пока, — сказал он ординаторам. — Старик по мне соскучился, увидеть захотел. Я присоединюсь, если не задержит надолго.
Неврологическое отделение, которое служило клинической базой кафедры, располагалось в соседнем крыле здания. Вся основная кафедральная работа со студентами проходила именно там. У Бритвина, в нейрохирургии, ассистент кафедры Музыченко проводил с ними лишь небольшой специальный курс. Оперировал Музыченко посредственно, и во всех сложных случаях, когда требовалось нейрохирургическое вмешательство, обращались к Бритвину.
Смоковников был сухим, подвижным и выглядел очень молодо для своих семидесяти почти лет. Бритвин его уважал — ученый настоящий, вполне сохранивший рабочую форму, блестящий диагност, хороший организатор. И бодр, азартен, словно жизни и работы у него впереди непочатый край.
— Простите, что побеспокоил, — сказал он, крепко пожимая Бритвину руку. — Строго говоря, я ведь и права такого не имею — вас к себе вызывать, не в моем вы подчинении.
— А жаль, — улыбнулся Бритвин.
— Как? А-а, да-да, представьте, и мне тоже. Хотя дело, в принципе, поправимое… Так вот, приглашаю я вас, возрастом своим почтенным пользуясь, а не служебным положением. Вы уж так, пожалуйста, и понимайте.