Я подскочила к железной решетчатой двери, схватилась за прутья и дернула на себя, перекрывая правый коридор. Он врезался в решетку с той стороны, налетел всем телом. Ключа, у меня не было, но я уже неплохо умела «запирать» двери. Пламя взлетело к потоку, воздух нагрелся, металл решетки раскалился. Мужчина зашипел и отступил, на предплечье остался красный рубец ожога. Я разжала руки, кожа на ладонях осталась такой же белой и нетронутой. Собственное пламя никогда не причиняло мне вреда, не то что чужое.
Мужчина склонил голову набок, разглядывая меня, словно дикий зверь. Не знаю, почему, мне пришло в голову именно это сравнение, но… Он и был зверем. Запертым в клетке зверем, в серых глазах которого плескалась ярость.
Я продолжала отступать, а его схожесть с хищником лишь усиливалась. Но не с тем, что таятся в горах Чирийского хребта и не с теми, что подстерегают торговые караваны в степях Ирийской равнины. Он был похож на зверя с картинки, что принес Жоэл. Зверя — машину.
Я бессознательно прижала руки ко рту. Нож, который он прижимал к моей шее в доме целителей, все еще был с ним. И будет вечно. Потому что кисти у мужчины не было. Нормальной кисти из плоти и крови. Вместо нее у него от запястья начиналось что-то металлическое, что-то блестящее, подвижное и опутанное трубками, по которым текла мутная желтая жидкость. А нестерпимо острые даже на вид лезвия заменяли мужчине пальцы. Там, где плоть встречалась с железом, кожа собиралась складками, словно ткань.
Именно за это отступники когда-то были наказаны богинями. За то, что пытались изменить плоть, сперва, с помощью магии, потом, с помощью механизмов. Считалось, что искусство совмещать живое и мертвое давно утрачено и сохранилось лишь на Тиэре.
А это значит… Это значит…
Я отступала, пока не коснулась спиной холодного камня.
Это значит, что здесь на Аэре, несмотря на все усилия жриц и магов появился выходец Нижнего мира. Он преодолел Разлом! Дни Верхнего мира сочтены! Так пророчили богини…
Я замотала головой, не желая соглашаться с собственными мыслями. Этого не может быть! Просто потому что не может!
Белобрысый оскалился.
— И-и-ель! — донесся до меня крик Оуэна.
Я вздрогнула, с трудом отводя взгляд от серых глаз, и бросилась в левый коридор. В голове билось лишь одно: если белобрысый здесь не один… если не один… если там впереди меня ждет еще один… или одна?
Тот, кого барон называл Пьером, вполголоса распевал что-то похабное. Я подбежала к противоположной…
Барон был жив и, кажется, все еще недоволен и хмур тем, что видит меня перед собой. Кажется, потому что масло успело прогореть, а в полумраке все было совсем не таким, как при свете лампы.