Все согласились с председателем. В экспедицию назначили девятерых мальчиков, в том числе Оську, Якова, Тимофея, Андрюшку и меня. Руководство работами на завтрашний день поручили Галине.
После этого мы разошлись на обеденный перерыв, а после перерыва работали еще часа три.
Мама в этот вечер вернулась домой поздно, когда я уже спал. Я проснулся, поднял голову с подушки и сказал:
— Мама, а ты знаешь что? Нашим строительством сам райком комсомола заинтересовался!
Мама сказала:
— Да ну? Серьезно?
И мне показалось, что она не очень удивилась.
Я решил не говорить маме о том, что еду в экспедицию. «Вдруг не отпустит?!»
Проснувшись пораньше, я сбегал за хлебом, взял топор, провизии в рюкзак и ушел из дому, не разбудив маму. Я только оставил ей записку: «Мамочка, не волнуйся и не сердись. Ушел по важному делу. Вечером вернусь».
Часа через полтора наша экспедиция высадилась из поезда на маленькой платформе Раздолье.
Хотя мы и собирались к вечеру вернуться домой, но каждый из нас снарядился на славу: каждый нес топор, или пилу, или веревку для вязки плотов; у каждого за спиной был мешок с засунутым туда пальто и однодневным запасом провизии. Яков захватил свой фонарь, Оська — компас, а Саша Ивушкин — бинокль.
Мы шли гуськом вслед за Тимошкой по тропинке между картофельными полями.
Завснаб то и дело оглядывался и даже пятился задом, чтоб удобней было говорить:
— Ребята! Мы вроде экспедиции, которая ищет эти… как их… Ну, железо там, нефть…
— Разведчики полезных ископаемых, — подсказал Анатолий.
— Ага! Будто нас послали найти такое полезное ископаемое, которое имеет огромное значение для страны.
— Нет, товарищи! — сказал Оська. — А знаете, какое еще значение имеет наша экспедиция? Не только строительное, а еще и научное. Помните, когда-то «Пионерская правда» писала, что ребята исследовали малые реки?.. Сколько раз мы бывали в этих местах! Разные пионерпоходы и все такое… А кто из нас хоть раз исследовал, как течет река Уклейка от этих мест до города? Никто.
Скоро мы вошли в лес и зашагали по краю дороги.
До войны я часто бывал здесь с ребятами. Тогда это был веселый, спокойный лесок, такой уютный и знакомый, как комната в своем доме. Здесь среди густых неподвижных елей было много полянок, где мы строили шалаши, играя в следопытов; здесь были заросли молодых березок, которые даже в дождь казались освещенными солнцем, и здесь всюду была такая густая, мягкая трава, что на ней мы кувыркались и боролись, как на матраце.
А теперь я шел и не узнавал леса. Вместо молодых березок торчали над землей какие-то колья без веток, без листьев — их начисто срезали снаряды и пулеметный огонь. Одни елки лежали на земле с бурой хвоей, с перебитыми стволами; другие, такие же бурые, навалились на соседей. А те, что не упали, стояли теперь изуродованные, с надломленными ветками, висящими беспомощно, словно отсохшие руки. Всюду земля была изрыта воронками, вокруг которых валялись комья глины и масса развороченных корней. Часто мы видели в траве то оторванный немецкий погон, то какой-то ремешок, то консервную банку, то стреляные гильзы.