Он осмотрел куст:
— Вроде бы готово. Или проредить еще немного?
— Генри, послушай меня.
— Не хочу увлекаться… Следовало бы подрезать их еще месяц назад — стебли начинают подгнивать, если этого не сделать, — но, как говорится, лучше поздно, чем никогда.
Я чуть не плакал:
— Генри, пожалуйста, одумайся. Ты что, совсем с ума сошел?
Он выпрямился и вытер руки о штанины:
— Мне пора.
Повесив ножницы на гвоздь, вбитый в стенку сарая, он направился к дому. Я думал, он обернется, скажет что-нибудь, хотя бы бросит «пока», но он поднялся на крыльцо и скрылся за дверью, так и не оглянувшись.
Дверь в квартиру Фрэнсиса была приоткрыта, и я зашел не позвонив. Оказалось, он еще спит. В спальне стояла духота, пахло куревом и чем-то прокисшим. В недопитом стакане плавали окурки, на лаковой поверхности ночного столика пузырилось прожженное пятно.
Подойдя к окну, я поднял жалюзи, и в комнату хлынуло солнце. Повернув голову, Фрэнсис пробормотал чье-то чужое имя, но спустя секунду узнал меня:
— А, это ты… Как ты здесь оказался?
Я напомнил, что мы договорились навестить Чарльза.
— Подожди, какой сегодня день?
— Пятница.
— Вот оно что, — выдохнул он. — Ненавижу пятницы. И вторники. Неудачные дни. Скорбные тайны на четках.
Он полежал, глядя в потолок, потом вдруг спросил:
— У тебя нет такого чувства, будто вот-вот должно произойти что-то ужасное?
— Нет, — решительно ответил я, хотя после разговора с Генри меня не покидало именно это ощущение. — А что такое, по-твоему, должно случиться?
— Не знаю. Может, и ничего.
— Проветрил бы ты, а? Не чувствуешь разве, как здесь воняет?
— Нет, не чувствую. У меня синусит, и обоняние атрофировалось.
Он машинально потянулся за сигаретами:
— Ох, как же мне тошно! А сейчас еще с Чарльзом встречаться… Нет, это выше моих сил.
— Мы же обещали.
— А сколько времени?
— Двенадцатый час.
Фрэнсис слегка оживился:
— Знаешь что? Давай-ка сначала пообедаем? А потом поедем в больницу.
— Вот еще, мы только испортим себе обед.
— Тогда давай пригласим Джулиана.
— Зачем это?
— Затем, что мне плохо, а его общество всегда поднимает настроение. — Он со стоном перекатился на живот. — Ну, может, и не всегда… не знаю. Что ты вообще ко мне привязался?
Джулиан, по обыкновению, сперва лишь приотворил дверь, но, увидев нас, тут же ее распахнул. Без долгих преамбул Фрэнсис спросил, не хочет ли он с нами пообедать.
— С превеликим удовольствием! — просиял он. — Сегодня утром произошло нечто очень странное, можно сказать, поразительное. Я вам расскажу по дороге.
Вещи, попадавшие, согласно Джулиану, в категорию «очень странных», нередко оказывались до смешного тривиальными. Поскольку он намеренно свел к минимуму свои контакты с окружающим миром, его изумление могли вызвать самые что ни на есть обычные предметы, скажем, банкомат. Случалось, он сообщал нам о каком-нибудь очередном замеченном в супермаркете новшестве так, словно это было нечто из ряда вон выходящее: один раз его потрясли сухие завтраки в форме вампиров, другой — йогурт в жестяных банках, не требующий хранения в холодильнике. Слушать о его экскурсиях в двадцатый век было сплошным удовольствием, и мы с Фрэнсисом стали наперебой уговаривать его рассказать нам о том, что случилось, прямо сейчас.