– Теряем время, – напомнила ему Аэлло.
– Ладно, крылатая. Будь по-твоему.
Август вновь нарочито громко вздохнул, мол, самообладание в присутствии Аэлло дается ему нелегко, и начал рассказ.
– Значит, начали они совещаться. Меня не трогают. Ну и я паинькой, а ушки на макушке. Видел, как вас в подпол столкнули и все думал, как туда подступиться. Сначала, помнишь, они все тебя подозревали, а потом подозрение на фэйри перешло.
– Так он со мной был! В сумке.
Август отмахнулся.
– Да им без разницы. Хозяйка вообще талдычить начала, мол, ты спрятала своего уродца, прости, Бруни. А потом, видать, выпустила, перо свое поганое подсунула. Он-то Насьюшку-то мою и порешил… Твари! Сжечь, сжечь, значит, обоих. Дура!
Фэйри засопел.
– Вот кастрюля! – негодующе воскликнула Аэлло.
Август озорно улыбнулся и махнул рукой:
– Да что там! Ржавая! – добавил он.
Бруни прыснул.
Аэлло нетерпеливо дернула Августа за рукав рубахи.
– А дальше?
Лицо Августа снова стало серьезным, даже лоб нахмурил.
– Э нет, думаю, не на того напали, – продолжил он. – Помнишь, ты мне сказала, что девчушка та, Лия, как будто что-то знает?
– Помню, – подтвердила Аэлло. – Она такой несчастной казалась, когда внизу сидела, не ела ничего, а потом, между прочим, непонятно как, наверху очутилась. И Бруни оговорила, гадина!
– Да погоди ты, – перебил ее Август. – Никого она не оговаривала. Я приметил, что она все повторяет «все он, все он виноват». Но не «он убил, он зарезал», а это важно, заметь.
Аэлло кивнула и сосредоточенно склонила головку набок.
Август продолжил:
– Опять же ты про какого-то дрекавца рассказывала! А Лия эта ничего толком сказать не может, то рыдает, то икает, ей-богу, а все ее утешают, воду суют. Я тоже рядом присел. Спрашиваю – а что у тебя на рукаве? Никак кровь? Она как завизжит, и ладонями рот зажала. На меня все, понятно, набросились, мол, чего обижаю бедную-несчастную девицу, ей итак досталось, и все такое. А на рукаве платья этой разнесчастной и вправду бурое пятно!
Бруни так сосредоточенно слушал Августа, перевесившись через бор сумки, что не удержался, выпал, и Аэлло, взвизгнув, поймала его на лету.
–Тихо! – цыкнул Август.
– Обалдел? – возмущенно фыркнула Аэлло. – Он же мог расшибиться!
– Да я не тебе, – пробормотал Август. – Цыкнул я тогда на этих сердобольных, значит, и говорю этой Лие, та как раз ладони от лица отвела, сидит на ступеньках, раскачивается. Говорю ей: милая, ведь вовек себе не простишь. Из-за тебя они мою невесту убьют.
Аэлло бросило в жар, щеки запылали, и Август запнулся на полуслове. Фэйри пискнул, как показалось Аэлло, одобрительно.