— Нет-нет. Я ведь помню такие подробности… даже страшно становится. Вот, например, я вижу маленький городок., не помню, как он называется… Даже не знаю, Франция ли это, но во сне я расхаживаю по нему, будто всю жизнь там прожила… Через него протекает река… На правом берегу стоит галло-римская триумфальная арка… А если идти по обсаженной платанами улице, то слева будут арены, какие-то своды, полуобвалившиеся лестницы.[32] А за ними растут три тополя и пасется стадо овец…
— Да ведь я знаю этот город! — воскликнул Флавьер. — Это же Сент. А река — Шаранта.
— Может, и так.
— Только арены ведь расчистили… И тополей там больше нет.
— А в мое время были… а еще родник, он-то ведь остался? Девушки бросали в него булавки и загадывали желание — выйти замуж в этом году.
— Родник Святой Эстеллы!
— А за аренами церковь… такая высокая, со старинной колокольней… Мне всегда нравились старые церкви…
— Церковь Святого Евтропия!
— Вот видите.
Они медленно проходили мимо загадочных развалин, над которыми витал запах воска. Иногда им на глаза попадался внимательный посетитель, ученый и сосредоточенный на вид. Но, окруженные полчищем львов, сфинксов и крылатых быков, они были заняты только собой.
— Как, вы сказали, называется тот город? — спросила Мадлен.
— Сент… Это неподалеку от Руана.
— Должно быть, я там жила… прежде.
— Прежде? Когда были маленькой?
— Нет-нет, — безмятежно произнесла Мадлен, — в другом моем существовании.
Флавьер не пытался возражать. Слишком много откликов в его душе будили слова Мадлен.
— Где вы родились? — спросил он.
— В Арденнах, у самой границы. В этих краях вечно шли войны. А вы?
— Я вырос у бабушки, под Сомюром.
— А я была единственным ребенком в семье, — сказала Мадлен. — Мать часто болела. Отец вечно пропадал на заводе. У меня было не слишком веселое детство.
Они вошли в зал, стены которого были увешаны картинами в блестящих рамах. Люди на портретах, казалось, провожали их взглядами. То это были благородные сеньоры с изможденными лицами, то разодетые офицеры с рукой на эфесе шпаги, изображенные на фоне вставших на дыбы лошадей.
— А в юности, — прошептал Флавьер, — у вас тоже бывали… сны, предчувствия?
— Нет… Я была обычной девочкой, угрюмой и одинокой.
— Тогда… Как все это началось?
— Внезапно… и не очень давно… Я вдруг почувствовала, что я не у себя дома, а у кого-то чужого… Знаете, такое чувство бывает, когда проснешься ночью и не узнаешь свою комнату.
— Да… Будь я уверен, что вы не рассердитесь, — сказал Флавьер, — я бы спросил вас кое о чем.
— У меня нет тайн, — задумчиво сказала Мадлен.