— Проверим.
Новый порыв ветра помешал им продолжить разговор. Они двинулись к «симке».
— Мы можем вернуться в «Мениль»? — прокричал Фомбье.
— Разумеется, — ответил Флесуа, искренне удивившись или изобразив удивление. — До скорой встречи.
Машина комиссара стояла неподалеку. Она тронулась вслед за «симкой» и обогнала ее только на шоссе. Проезжая мимо, Флесуа дружески помахал им рукой.
— Поняли, почему он нотариусом заинтересовался? — буркнул Фомбье.
— Нет.
— Но ведь это ясно как Божий день. Если оставлено завещание в мою пользу, я сразу попадаю под подозрение в соответствии с древней поговоркой: «Is fecit cui prodest…»[5] А если такого завещания нет, считай, доказано, что мы с женой не ладили… И в том, и в другом случае…
— Мне кажется, вы преувеличиваете, — возразил Сильвен.
Фомбье усмехнулся:
— Пусть так! Будем считать, что преувеличиваю.
До самого «Мениля» он не проронил больше ни слова и, приехав, тут же заперся у себя в комнате. Сильвен отыскал в большой гостиной Симону.
— Ну как? — спросила она с тревогой.
— Что — как? Она мертва… Утонула или разбилась. Скорее всего, и то и другое… Точно неизвестно. Известно одно: она упала в таком месте, где ни один нормальный человек не будет ночью прогуливаться… А как тут?
— Да ничего, — ответила Симона. — Клодетта — молодчина. По-моему, сильнее всех страдает Маргарита… Знаешь, чем она только что занималась?.. Сняла старые куртку и шляпу, которые висели в холле, — ну, ты знаешь, вещи папаши Денизо — и отнесла наверх…
Сильвен закурил и сказал, не глядя на Симону:
— Любопытная личность этот комиссар.
— Почему любопытная?
Сильвен разглядывал неоконченный портрет Клодетты. Медленно выдохнул дым.
— Не знаю даже… У меня такое впечатление, что он сильнее, чем хочет казаться… Он докопается… Да, думаю, докопается… Только вот не было бы поздно!
— Поставьте машину в гараж, Франсуа.
— Хорошо, мсье.
— Никто не звонил? Не приезжал?
— Нет, мсье.
— Как Клодетта?
— Они вышли, мсье… с господином Мезьером… А мадемуазель Мезьер в парке. Я только что полол и видел ее.
— Хорошо-хорошо.
Фомбье, перекинув пиджак через руку, направился в сторону «Мениля». Он вдруг как-то помолодел: гибкая фигура, мускулистая шея, независимая легкая походка. Прошел в дом, кинул пиджак на стул, открыл в столовой буфет и налил себе полный стакан минеральной воды, но лицо его по-прежнему оставалось неподвижным, взгляд отсутствующим, как у лунатика или изобретателя. Он долго стоял с пустым стаканом в руке, потом затворил буфет, машинально забрал свой пиджак и прошествовал на террасу. Поливалки Франсуа медленно вращались, окропляя газоны, возле самой земли вспыхивали яркие радуги. Фомбье протянул руку к воде — левую руку, на которой уже не было обручального кольца. Ладонь горела и, едва на нее попали первые капли, сжалась. Ему хотелось раздеться догола и встать под этот искусственный дождь. Он, как пустыня, жаждал воды.