Я объяснил это лейтенанту в зеленой фуражке, попросил войти в наше положение. Он не производил впечатления упертого человека, но тут инициативу перехватил Гарри. Он достал саперную лопатку с заднего сиденья и заголосил:
– Я еврей, не видите, что ли?! Еду повидаться с дедушкой!
Друя (бывший Сапежин) славилась древним еврейским кладбищем, которому насчитывалось лет триста, если не больше. Недавно оно было восстановлено бывшими жителями Друи, нынешними американцами и израильтянами. Выходка Гарри смахивала на готовящийся акт вандализма. Нам тут же предложили проехать в участок для выяснения личностей.
Мы такого оборота событий не ожидали, но понимали, что часа через два они с нами разберутся и отпустят. Проступок наш был несерьезным. Однако все прошло по иному сценарию. Погранцы подвезли нас к зданию местной ментовки, передали из рук в руки с соответствующими пояснениями. Даже о штрафе речь пока не заходила. Они хотели осмотреть машину, выяснить наши имена и цель пребывания. Вскоре мы сидели перед усталым сержантом милиции, заносившим в протокол наши фамилии и адреса. Гарри протрезвел, лишь цвет лица выдавал его недавнее возлияние.
– На кладбище к дедушке? – переспрашивал сержант с сомнением. – А вы можете доказать родственную связь?
Гарри в ответ писал на листке бумаги несколько огромных букв на иврите, уверяя, что это имя его пращура.
– Мы что, не можем сходить на кладбище? Это запрещено? Там свободный вход? Или по билетам? Что вы делаете? Отпустите нас сейчас же. Отпустите и извинитесь.
Сержант пожимал плечами, понимая, что пробить нас по базе данных он обязан. Пограничники уехали, им до нас дела не было. Ментам было скучно. О трагической истории местной еврейской общины в милиции знали. Подтянутые, серьезные, вежливые – с ними было приятно иметь дело. К несчастью, одному из них пришло в голову осмотреть содержимое рюкзака Граубермана. Мы услышали душераздирающий крик из соседней комнаты, увидели двух рядовых милиционеров, выбегающих с перекошенными от ужаса лицами. Пена выступила у них на губах, глаза слезились, на лбу поблескивала холодная испарина. Сержант схватился за кобуру и вбежал в кабинет, где на столе все еще лежал камень, привезенный нами из Нарочи. Черный булыжник почти правильной круглой формы, напоминающий огромный кусок железной руды, был прикрыт целлофановым пакетом. Сержант подошел к валуну, опасливо и недоуменно принюхиваясь: нет, это не бомба. Под целлофаном он обнаружил барельеф, похожий на те, что он видел на надгробиях еврейского кладбища. Некоторое время милиционер стоял, всматриваясь в фигуры орнамента, не в силах понять, что именно заставляет его смотреть на них и погружаться в их хитросплетения, – и, наконец, рухнул замертво.