Кладбище располагалось на въезде в город у края дороги. Кованые ворота со щитом Давида посередине. Невысокий металлический забор. Гарри с видом усталого хозяина пропустил меня через калитку и, поясняя некоторые формальности нашего будущего поведения, проводил в город мертвецов. Удивительно, но поверхность того печального мира устилал пух. Залетевший из тополиных деревень, он укорачивал дыхание, не давая легким набрать в себя воздуха, достаточного для бега. И эти физиологические помехи, как и трагическое состояние внутри нас, не давали возможности понять, что все окружающее по-настоящему и возвышенно красиво.
Мы поднимались на холм с разнонаклоненными могильными камнями, врытыми по склонам. На вершине виднелись сосны с широкими кронами, за мутными облаками пробивались очертания луны. Кладбище имело голливудский колорит, не хватало лишь клочьев тумана, висящих меж могилами. С рюкзаком на плече, с лопатой в руках Грауберман походил на профессионального разорителя гробниц. Он тяжко поднимался по тропе, насвистывая «Беса ме мучо», песенку, залетевшую к нам в уши из сумбурного радиоэфира.
– Я слышал фамилию Дорн от нашего Федора, – пробормотал Гарри. – Сионист. Меценат. Восстанавливает еврейские памятники по всей стране. Наш Теляк вращается в таких разных кругах…
– Слушай, мы должны раскопать могилу или просто зарыть здесь этот булыжник?
Я испуганно осматривался по сторонам. Гарри, наоборот, был в приподнятом настроении.
– Мы должны поменять всех покойников местами, – отозвался напарник. – Надо справиться до рассвета. Как думаешь, успеем? Не успеем – разжалуют, вышвырнут из бизнеса. Ха-ха.
Поднявшись на вершину горы, он огляделся, что-то прикинул и быстро пошел вниз по левому склону. Я следовал за ним, спотыкаясь об осколки могильных плит и памятники, вросшие в землю по самую макушку. Внизу стояли две сосны, по замыслу, видимо, символизировавшие ливанские кедры. Гарри дошел до них и вонзил лопату ровно между деревьями. Мы находились – так я это ощущал – на кладбище пришельцев, носителей чужеродной религии, не прижившейся в этих краях и полностью отсюда вытесненной. Особенно страшным казалось то, что евреев в этом краю больше не было. Живых евреев. Истребили, выгнали, поселились в их домах, построили баню на месте синагоги. Мертвых оставили лежать здесь. Вплоть до воскрешения. Граубермана это не волновало. Он начал рыть яму, отметив ее контуры несколькими тычками лопаты. Пригласил к работе меня.