– С каким? Я тут всех знаю.
Она набрала пригоршню льда, шагнула ко мне и опрокинула его мне на голову. Прижалась и поцеловала в рот самым что ни на есть затяжным образом. Мы стояли с ней в клубящейся холодом комнатенке, чем-то похожей на морг, и не могли расцепиться. Лола продолжала целовать меня, забыв всяческий стыд. Мужики, вошедшие в «студенку», приветствовали нас одобрительными возгласами. Мы неохотно разомкнулись, стеснительно поглядывая по сторонам. В помещение пробрался Гришка, протиснувшись между ногами вошедшей разгоряченной публики.
– Пап, пошли погреемся!
– Папе не мешало бы остудиться, – пошутил кто-то.
Я ушел с сыном в финскую парилку, находившуюся напротив и немного наискосок от «студенки», оставив Лолу около коробки со льдом. Я был уверен, что она скоро присоединится к нам с Гришкой, но девушка так и не появилась. Перед уходом я обошел помещение несколько раз: заскочил в «ледяную комнату», проверил парилки, бассейн, джакузи. Нигде ее не было.
От озера санаторий отделял сосновый лес с асфальтированными тропинками к воде. Рыжеватые, лоснящиеся стволы стояли одинаковыми колоннами, создавая бескрайнюю перспективу с редкими просветами вечереющего неба.
«Я просто чувствовала, как и у нее в горле пересохло от моего бега, и она вырастала прямо на глазах, и можно было разглядеть ее лицо, и я бежала прямо в ее лицо – и лица, конечно, тоже не видела, а потом подумала, что это, может быть, кто-то из родных за мной приехал, остановилась и поняла, что эта женщина работает на рыбном заводе, а за мною никто не приедет…»
Я помнил ее заплаканные глаза, красные от контактных линз, губы, источающие отчаянную преданность. Сейчас она была совсем не похожа на хрупкую, сжавшую ноги девочку, с ужасом глядящую на следы крови на внутренних частях бедер. Своим появлением она отменяла прошлое, а если не отменяла, то переводила его на второй план.
Она позвонила вечером и сказала, чтобы я к двенадцати дня пришел в 217-ю комнату.
– Купи что-нибудь, – добавила она. – Я хочу напиться.
Номер она снимала двухкомнатный. Просторный, но, как и все в Беларуси, нестерпимо советский. Я принес груши и виноград, которые купил в лавке у Гены Поплевко, несколько бутылок «грузинского» киндзмараули. Цветов не купил лишь потому, что лавка в Купе была закрыта.
Я бросил покупки на диван, обернулся к Лоле, и она тут же на мне повисла, быстро целуя шею и нервно расстегивая кнопки на джинсовой рубахе. Я взял ее за голову обеими руками и притянул к себе, чтобы поцеловать в губы, но она изящно выскользнула и зашептала: