– А ты правда помер во Всеволожске? – спросил я. – Мне Сорока сказал… Ну, и в газетах писали…
Мишка посмотрел на меня как на идиота. Прицелился, выстрелил одиночным, продолжил разговор:
– Да, Сережа. В тот день я ужасно нажрался. Уснул. И потом меня задушили. Струной от виолончели. Я сам виноват. Обманул людей, Сережа. Обманул. Кинул на бабки. Я совершал в той жизни ужасные поступки. Не хочу рассказывать тебе об этом… Но это, Серый, есть бизнес. Бизнес – ничего личного… – Он что-то забормотал, повторяя нелепое слово bab, пока по вертолету не ударила какая-то совсем уже не потешная пушка белорусской армии.
– Ластовский, валим отсюда, – заорал я, но закончить фразы так и не успел.
Туристический «Ми-1» рухнул на берегу Нарочи в районе Гирынов, как наковальня в навоз. Мишаня превратился в мягкую, туманную птицу: взял меня на грудь, перенес через смерть и положил на теплую землю. Когда я пробудился и осмотрелся по сторонам, понял, что где-то здесь должна жить Вечная Бабушка. Я вылез из-под обломков вертолета и побрел в сторону ее дома. Об архистратиге Михаэле волноваться смысла не было, а судьба Ластовского меня не интересовала.
Вертолет завалился набок, лопасти его винта все еще стригли крапиву, разбрасывая виноградных улиток во все стороны. С бабкой я был знаком шапочно, но решил зайти на ее заброшенный хутор в поисках сигареты. Я слышал, что она добрая женщина.
– Мамо! – воскликнул я на всякий случай. – Бабушка! Это я, Сережа! Вы меня помните? Мы были у вас с маленьким сыном…
Я прошел в избу, поплутал в темноте, пошел на запах старого, мертвого тела. Железная бабушка умерла на столе собственного дома, полностью лишилась плоти, но сохранила в обрамлении пухового платка материнскую улыбку. Маленькая, легкая, будто соломенная и годная разве что на растопку печи, она лежала на столе. Я достал из фартука старухи полпачки папирос «Казбек», поцеловал ее в высохший лоб, вышел из дому и двинулся через чертополох к озеру. Около домов «новых русских» навстречу мне вышло несколько крупных свиней, но я не стал стрелять, сберегая патроны. Логика развития событий вела меня к татарскому кладбищу, которое многие из местных жителей в силу неосведомленности считали еврейским.
Дорога шла среди берез. Белые подруги виляли бедрами, звали к себе. Я шел к мусульманам. Казалось, я понял наконец, как устроена схема поведения небесного воинства. Они поднимают из могил всех, кто годится на подмогу. Нас для священной войны слишком мало. Нужны помощники, единомышленники – разница в религиях здесь ни при чем. Если мои чуваки достанут последний камень, то, скорее всего, принесут его на татарское кладбище. Иных святынь поблизости не найти. И потом, с исламом мы почему-то не работали. Я не мог знать всего плана по воскрешению из мертвых, но не удивлюсь, если восстановление каких-нибудь суфийских или буддистских ценностей также было целью архистратига Михаила и Федора Теляка.