– Имя какого беларуского письменника носит прозвище нашего света[3]?
– Купала, Янка Купала, – закричали стар и млад. Это был совсем простой вопрос.
Запели «рушниковые» девочки.
Купалiнка-купалiнка,
Цёмная ночка…
Цёмная ночка, дзе ж твая дочка?
Мая дочка у садочку
Ружу, ружу полiць,
Ружу, ружу полiць,
Белы ручкi колiць.
На месте, где дочка Купалинки колет белые ручки, пропалывая розу, мне, как и многим в толпе, захотелось плакать. Девочки пели протяжно и жалобно.
С сумерками на поляне начала собираться молодежь. Некоторые девушки в пышных венках, стягивающих распущенные по плечам волосы, были не по-здешнему красивы. Ромашки и васильки венков напоминали не только о таинственном наследии предков, но и о хипповом братстве шестидесятых. Дети водили разрозненные хороводы или бегали на свободных участках стойбища поодиночке. Мы с горем пополам поймали наших: им было пора отходить ко сну. Илана повезла детей на «бусике», я решил остаться и потом вернуться пешком. Я любил ходить по этой дороге вечером, прислушиваясь к разговорам юношей и девушек, возвращающихся с танцев в Курортном поселке.
Крестьяне обступили костер со стороны поля, а из леса к огню должны были выйти духи предков. Было безветренно, и огонь поднимался вертикально, пробиваясь сквозь остроугольный шалаш костра, собранный из березового и соснового сушняка. Костер напоминал извергающийся вулкан, пламя рассыпалось на искры. Люди продолжали шутить и разговаривать, ведьмы запевали куплеты, девушки в отдалении менялись венками и поправляли прически, но магнетизм огня мало-помалу заставлял всех всмотреться в его первозданную суть. Разговоры стихали, люди переходили на шепот, замолкал детский хохот, баянист рассеянно перебирал клавиши, оглядываясь по сторонам. Я не любил глядеть на огонь: в этом мне чудилась какая-то коровья доверчивость, покорность, готовность к поражению. Пока люди уносились по волнам памяти и беспамятства вместе со всполохами костра, я обратил внимание на молодую совсем девушку, длинноволосую ухоженную брюнетку. Не похоже, чтобы она была местной жительницей.
Девушка стояла с подругой, по виду ровесницей, немного невзрачной и лишенной романтического флера, к которому так располагала сегодняшняя ночь. На головах у обеих были одинаковые венки из синих и желтых полевых цветов – наверное, собирали и плели вместе. Девушки были юны, слишком юны, и мой интерес к ним носил характер праздного любопытства. К темноволосой приставал какой-то парень в рабочей одежде.
– Прогуляемся к воде, – услышал я обрывок его развязной речи. – Купала – праздник воды! Всем надо купаться! – хохотал хлопец. – Вы знаете, что жизнь зародилась в воде?