– Нет, это не ложная тревога. У меня был рак.
– Равенна…
– Я в ремиссии, уже некоторое время. Сегодня у меня была очередная проверка, чтобы убедиться, что все в порядке. У меня уже было несколько проверок, но в этот раз я думала, что результаты могут быть… – Она пожала плечами, не желая признавать, что была настолько взвинчена, что практически убедила себя в том, что у нее рецидив.
Подошел официант с их напитками и, повинуясь жесту Джонаса, тут же ушел. Джонас залпом выпил свой коньяк, не отрывая взгляда от Равенны. Чувство вины затопило ее. Не потому, что она скрыла свою болезнь, это личное. А потому, что он явно волновался за нее.
– Прости, Джонас.
– Не нужно извиняться, – хрипло сказал он. – Это отличная новость. Просто я… удивлен, узнав, что ты была больна. Как давно это было? – спросил он после небольшой паузы.
Равенна колебалась, но ее уже тошнило от вранья. Конечно, сейчас, когда он узнает правду, то откажется от идеи отомстить Сильвии. В конце концов, часть долга она уже выплатила.
– В прошлом году мне диагностировали лейкемию. – Она увидела, как расширились его зрачки. Джонас крепче сжал ее руку. – Мне порекомендовали сразу же начать лечение. Рак был довольно агрессивным, но потенциально излечимым. И врачи оказались правы, сейчас уже все хорошо. – Она снова улыбнулась.
– Сколько времени прошло с момента диагностики до нашей встречи в Париже?
Равенна посмотрела в свой бокал с вином, который так и остался нетронутым.
– Когда ты приехал в Париж, я только что вернулась из швейцарского санатория, в котором приходила в себя после лечения.
– Понятно, – протянул Джонас. – Почему ты сразу не сказала мне об этом?
– Это не имело отношения к нашему разговору. К тому же такими вещами не делятся с незнакомцами.
– Я не был незнакомцем, Равенна. Могла ты скрыть от меня правду, потому что не хотела признавать, что украденные деньги пошли на оплату твоего пребывания в санатории?
– Ты догадлив, – вздохнула она.
Сейчас это уже не имело значения, он должен знать правду. А она обязана защитить свою мать.
– Достаточно догадлив, чтобы понять, что, находясь в санатории, ты не могла подделать подпись Пирса.
Джонас вспомнил Равенну такой, какой увидел ее в Париже: гордую, непокорную, с вызовом взявшую на себя вину. Он был настолько поглощен своей ненавистью, что не смог остановиться. Он видел, насколько бледной была Равенна, какими тонкими были ее запястья, каким хрупким было ее тело. Потому что она была слишком больна, чтобы дать ему отпор.
Чувство вины затопило его. Он нападал на нее, когда она была такой уязвимой. Джонас провел свободной рукой по волосам. Неудивительно, что одежда болталась на ней, как мешок, – она сильно похудела из-за химиотерапии. А ведь он был уверен, что она оделась так специально, чтобы вызвать жалость антиквара. Он был готов делать поспешные выводы.