В полдень мы сделали привал. Достали хлеб и масло, подкрепились, а потом продолжили путь. Солнце тем временем начало спускаться. Лед из белого сделался то ли синим, то ли фиолетовым, или и тем и другим одновременно. А небо стало розовым или желтым, в нем тоже перемешались и тот и другой цвет. Стаи морских попугаев встречались все реже, а мороз сильнее щипал за нос.
Фредерик остановился, опустил мешок и достал карту. Конечно, Эйнар смог проделать путь от Портбурга до острова Белоголового быстрее нас, ведь у него были финские сани.
– Подходить ближе в темноте – значит стать легкой добычей для пиратов. Ведь они знают остров лучше, чем мы. Переночуем здесь, на льду, – решил Фредерик и сложил карту.
Пока он говорил, у его рта образовалось густое белое облако.
– Только вот найдем подходящее место для ночлега, – добавил он.
Мы огляделись, но не увидели ничего, кроме маленьких островков и крошечных шхер. Ни одного укромного местечка для тех, кто ищет защиты от стужи и ветра.
Мы прошли еще немного в лучах пылающего заката. Фредерик приложил ладонь к глазам и сказал, что видит какой-то баркас.
У меня защемило сердце: на пару секунд мне показалось, что он говорит о пиратском корабле. А вдруг это «Ворон» так проголодался, что сорвался с якоря, вышел из бухты и, разбивая лед, сам отправился на поиски новых детей, чтобы набить свою ненасытную утробу?
Но потом я догадалась, что речь шла о рыбацкой лодке. Когда мы подошли, то я увидела, что это за судно. Я потянула Фредерика за рукав и попыталась увести его.
– Это та самая шлюпка, на которой я плыла, – сказала я. – Это «Каракатица». Пойдем скорее отсюда.
Но Фредерик не спешил, он внимательно осмотрел лодку и лед вокруг.
– Тебе нечего бояться, – сказал он. – Ее бросили. Разве не видишь – корпус треснул.
Я нехотя снова взглянула на шлюпку. Фредерик был прав: «Каракатица» была разбита и, накренившись набок, возвышалась на льду, как жуткий замерзший труп. Сломанная мачта торчала в небо.
Фредерик направился к лодке, решил ее осмотреть. Я поплелась следом, хотя больше всего мне хотелось удрать. При воспоминании о лысом и бородатом у меня мурашки бежали по коже.
Мне неприятно было снова видеть «Каракатицу»: гнутые серые доски и кормовой ящик, в котором я пролежала так долго, что тело затекло. Неприятно было видеть весла, которыми меня заставляли грести, и багор, которым лысый собирался выловить из моря малыша.
Фредерик нашел пару ложек, валявшихся на дне. Видимо, лодку покидали в спешке.
– Трудно сказать, удалось ли им уйти по льду или они утонули, – пробормотал он.