— Ну у тебя и юморок, журналист! Черный, как резина на моем «мерсе»! — Генка беззлобно ворчал. — Кстати, как он там, бедолага? Эх, не видать трейлер отсюда!
Генка, стоя у оконца, наблюдал, как бабка Тэтяна, проходя по двору с желтой, как головка сыра, миской, остановилась у какого-то красного ящика (в таких обычно хранят противопожарные принадлежности — песок, топор, ведро), откинула его крышку и зачерпнула миской что-то белое и сыпучее.
— Снег у нее там, что ли? — гадал Генка. — Какой-то ящик внизу стоит, чем-то белым до краев наполнен.
— Вау! — вдруг издал победный клич Безсонов, наконец развязав сумку. — Генка, не знаю, что там у бабки в ящике, а у ее братца… Господа, — Женька торжествующим взглядом посмотрел на Шубина и водителя, — сумка набита охотничьими патронами!
— Неужели?! — машинально потянулся к Женьке Шубин.
— Значит, будем мочить бандитов! — довольно крякнул Генка, по-прежнему глядя в оконце. Старуха, набрав в миску белой массы неизвестной природы, исчезла из Генкиного поля зрения. Спустя минуты две-три, на лестнице, ведущей на чердак, раздались шаги. Кто-то тяжело и долго поднимался к пленникам.
Безсонов, вспоминая, как это делается, заряжал ружье. Генка вдруг предложил:
— Давай грохнем старуху!
— Причем тут она?!
— В самом деле! — поддержал Женьку Шубин. — Старуха доживает свой век, и Бог ей судья!
Дверь с шумом рывком отворилась — и на чердак завалил, едва удержав равновесие, Тарас. Он был сильно пьян, но все же крепко стоял на ногах. От хлопца разило плохим самогоном и редким здоровьем, сейчас воплотившимся в бездумной, опасной силе.
— Ну шо, хлопци! Витаю вас з Богом новонародженным! Вин мэни на вухо прошэпотил… благословив, отжэ… — смачно, словно нарочно, икнул Тарас, — шо б я вас сего дни прышив! — и хлопец разразился низким смехом вперемежку с частым иканием.
«Ты смотри, будто собака Баскервилей лает! Не то простудилась, не то налакалась дряни — и лает,» — подумал Женька. Его рука непроизвольно легла на кнопку предохранителя. Мягкий щелчок и…
— Ну-ка, ну-ка, дурэнь, шо цэ у тэбэ? — Тарас шагнул к Безсонову. — Оцэ так тоби — рушныця!
Безсонов, продолжая сидеть на охапке сена, медленно стал поднимать ружье. Тарас ринулся на него и попытался ногой выбить ружье. Удар пришелся на край ствола, ружье круто вздернулось, и в этот момент Безсонов выстрелил из обоих стволов. И тут же повалился на спину, перекинутый сильной отдачей ружья. Оно вылетело из рук и плюхнулось где-то в темном углу чердака.
Голова Тараса резко откинулась назад, будто он пропустил невидимый апперкот, хлопец заорал не своим голосом и резко закрыл, будто ударил, лицо руками. В ту же секунду меж растопыренных пальцев брызнула кровь, закапала на золотое от утреннего света сено.