Пересекли двор, хозяин ногой толкнул незапертую, расхлябанную дверь, первым вошел внутрь, махнул гостье:
— Заходи, ничего не бойся.
Антонина вошла, тяжело опустилась на первую попавшуюся табуретку, сбросила покрывало, вытерла ладонью слипшиеся волосы, проследила за мужичком, суетившимся вокруг газовой плиты.
— Зараз мы кипяточку покруче, в него листочки мяты, смородинки, медочку ложечку, и всю твою простуду выгонит.
— Один живешь? — спросила Антонина.
— А уже лет десять как! — живо откликнулся тот. — Детей бог не дал, жена, вот как ты, простудилась, ушла к господу на вечную беседу.
— Зовут как?
— Пантелей! А тебя?
— Антонина.
— Красивое имя. А мое всю жизнь за мной бегает. Как только не кличут: Пантюха, Пантюшка, даже Пентюх… А я и не обижаюсь. Не обращаю внимания. Больше смеюсь.
Чайник на плите зашипел, забулькал, Пантелей ловко налил в две чашки кипятка, бросил в них какие-то снадобья, перемешал старой столовой ложкой, поставил на стол. Предупредил:
— Сразу не пей. Пусть настоится. К утру будешь как новенькая.
— Мне бы сегодня уйти, — произнесла Антонина, касаясь пальцами горячей кружки.
— Не советую. До автобуса тут километр с лишком, а тащиться одной рискованно. Тем более в таком состоянии. Гляди, какой дождина хлыщет!
— Ну, останусь, допустим, — неуверенно согласилась Антонина. — А спать где?
— Вон две койки. Старые, на пружинах. Одна моя, вторая для гостей. Которых тут хрен дождешься. — Пантелей захихикал, вдруг замолчал, вопросительно посмотрел на нее. — Меня, что ли, опасаешься?
— Неудобно как-то. Мужчина все ж. Незнакомый.
— Где ты видишь мужчину?
— Вот сидит.
— Давно меня так не называли. Надо же, мужчина, — мотнул головой хозяин. — Благодарю за комплимент.
— Все равно неудобно.
— Неудобно знаешь что? Сигать на парашюте с застегнутыми портками. Вдруг беда в небе случится! А что касается меня, то я, драгоценная, вовсе не опасный. Причем давно. И слава тебе, господи, за это. Только лишняя была обуза. — Он перекрестился, спросил: — Сама в городе живешь?
— В городе.
— А что занесло в эти края?
Антонина отпила чаю, пожала плечами:
— Каталась по озеру на лодке, перевернулась, чуть не утонула.
— Одна, что ли, каталась?
— Одна.
— Муж есть?
— Был.
— А крыша над головой какая-никакая есть?
— Не знаю. Вернусь, пойму.
Пантелей тоже сделал глоток из чашки.
— А ты, поглядеть, красивая, дородная.
— Кому как.
— Сколько годков-то?
— Много.
— Мне тоже не мало. Сейчас вспомню. — Он засмеялся, крутнул головой. — Надо же, из головы выскочило. Во, кажись, сверкнуло. Пятьдесят четыре уже! А вообще-то я их не считаю. Все одно рано или поздно помирать. Сколько есть, все мои.