— Для меня ты навеки останешься прежним, Дориан, — заверил лорд Генри. — Мы с тобой всегда будем друзьями.
— Тем не менее когда-то ты отравил меня книгой. Этого я тебе не прощу. Гарри, пообещай, что никогда и никому ее больше не дашь. Она опасна!
— Дорогой мой мальчик, вот ты и начал морализировать. Скоро примешься ходить и поучать всех кругом, словно новообращенный или деятель духовного возрождения, предупреждая людей об опасности грехов, которые прискучили тебе самому. Подобная роль тебе не к лицу. К тому же толку от этого ноль. Мы с тобой те, кто мы есть, и будем теми, кем будем. Что же касается отравления книгой, то так не бывает. Искусство не влияет на наши действия. Оно уничтожает всякое желание действовать. Оно совершенно бесплодно. Книги, которые мир называет аморальными, лишь показывают миру его собственные пороки. Вот и все. Не будем сейчас говорить о литературе. Приходи ко мне завтра. В одиннадцать я отправляюсь на прогулку. Поедем вместе, затем я повезу тебя отобедать к леди Брэнксам. Очаровательная женщина, к тому же она хочет посоветоваться с тобой насчет гобеленов, которые думает прикупить. Имей в виду, я буду тебя ждать! Или лучше пообедаем с нашей маленькой герцогиней? Ты совсем перестал у нее бывать. Видимо, Глэдис тебе наскучила? Так я и думал. Ее острый язычок порой действует на нервы. В любом случае, в одиннадцать будь у меня.
— Гарри, неужели я должен ехать?
— Разумеется. В Парке сейчас чудесно. Такой сирени в цвету я не видел с того самого года, когда познакомился с тобой.
— Ладно, приеду к одиннадцати, — сдался Дориан. — Доброй ночи, Гарри.
Дойдя до двери, он помедлил, словно хотел еще что-то сказать. Потом вздохнул и вышел.
Ночь стояла чудесная и такая теплая, что Дориан перебросил пальто через руку и даже не стал укрывать горло шелковым шарфом. Идя домой с папиросой в руке, он разминулся с двумя молодыми людьми во фраках, и один шепнул другому: «Это же Дориан Грей!» Он вспомнил, как радовался раньше, когда на него указывали, глазели или говорили о нем. Теперь он этим пресытился. Почти все очарование маленькой деревеньки, где он так часто бывал в последнее время, заключалось в том, что там его никто не знал. Девушке, которой он вскружил голову, Дориан говорил, что беден, и она верила. Как-то раз он признался ей, что большой грешник, а она лишь посмеялась и ответила, что грешники всегда очень старые и уродливые. Какой дивный у нее был смех! Словно трель дрозда. Как хороша она была в своих ситцевых платьях и шляпках с широкими полями! О жизни она не знала ничего, зато у нее было все, что потерял он.