— Вполне, — ответил художник. — Сегодня ты позировал просто замечательно. Я тебе ужасно благодарен!
— Благодарить следует меня, — вмешался лорд Генри. — Не так ли, мистер Грей?
Дориан не ответил, безучастно прошел к картине и повернулся к ней лицом. Увидев портрет, он отпрянул, щеки его зарделись от удовольствия. Глаза радостно заблестели, словно он впервые узнал себя на картине. Он стоял неподвижно и дивился, едва замечая слова Холлуорда. Осознание собственной красоты, никогда не ощущавшейся прежде, снизошло на него как откровение. Комплименты Бэзила Холлуорда казались ему очаровательными преувеличениями из дружеских чувств. Он их слушал, смеялся над ними и тут же забывал. Они никак не влияли на его душу. Потом появился лорд Генри Уоттон со своим странным панегириком юности и грозным предупреждением о ее скоротечности. Вот тогда юношу проняло, и теперь, когда он смотрел на тень своей красоты, на него обрушилась вся полнота жестокой реальности. Да, наступит день, когда лицо его пожелтеет и покроется морщинами, глаза утратят блеск и потускнеют, изящество фигуры исказится. С губ пропадет алый цвет, золото волос погаснет. Жизнь, формируя его душу, изуродует тело. Он станет отвратителен, безобразен и неуклюж.
При мысли об этом Дориана пронзила острая, как нож, боль, заставившая содрогнуться все нежные струны его души. Глаза потемнели до цвета аметиста, их заволокла пелена слез. Ему показалось, будто сердце сжала ледяная рука.
— Разве тебе не нравится? — наконец не выдержал Холлуорд, немного уязвленный молчанием юноши и не понимающий его причины.
— Разумеется, ему нравится, — сказал лорд Генри. — Да и кому не понравилось бы? Это один из величайших шедевров современной живописи. Готов отдать за него все, чего ни попросишь. Я хочу эту картину!
— Гарри, она не моя собственность.
— Тогда чья же?
— Разумеется, Дориана, — ответил художник.
— Повезло ему.
— До чего грустно! — пробормотал Дориан Грей, не отрывая взгляда от своего портрета. — До чего грустно! Я состарюсь, сделаюсь уродливым и страшным. А картина навсегда останется юной. Она никогда не будет старше именно этого июньского дня… Вот бы могло быть иначе! Вот бы я всегда оставался юным, а картина старилась! За это… за это я отдал бы все что угодно! Да, во всем мире нет ничего, что бы я пожалел. Я готов и душу свою отдать!
— Вряд ли Бэзил пошел бы на подобное соглашение, — со смехом воскликнул лорд Генри. — Незавидная судьба для картины.
— Гарри, я был бы резко против! — заявил Холлуорд.
Дориан Грей обернулся и посмотрел на него: