В этом есть свои положительные стороны: теперь он меня всегда обнимает. Наверно, чтобы он начал меня любить, у него должны были отказать мозги. Когда я не в себе или под мухой, мне кажется, что это честная сделка, но ведь не я гордо разгуливаю по лужайке у него перед домом в шортах с расстегнутой ширинкой.
Он отстраняется, не убирая рук с моих плеч. Интересно, сколько, по его мнению, мне сегодня лет?
— А где Хейли? — спрашивает он.
Вопрос отпадает сам собой. Я отворачиваюсь, чтобы он не увидел, как мое лицо мгновенно исказила жгучая боль. В мире, где он проснулся сегодня утром, он любит меня, а Хейли еще жива. Мне кажется, будто я стою на улице под дождем, заглядываю в окно и мечтаю оказаться внутри, чтобы отогреть свое продрогшеее до последней косточки тело у очага его сумасшествия.
— Она скоро придет, — отвечаю я.
— Привет, папочка, — мгновенно вмешивается Клэр, подходит и обнимает его.
— Привет, милая, а ты что здесь делаешь?
— Приехала повидать Дебби, — поясняет Клэр. — Ты же знаешь, она скоро выходит замуж.
Его лицо выражает недоумение, отец хмурится. Его лоб бороздят глубокие морщины: он пытается что-то вспомнить, но воспоминание теряется в хаосе мыслей, бушующих в его голове.
— Мазл тов[18], — произносит он, печально глядя себе под ноги.
— Ему и правда надо пойти принять душ, — вмешивается Руди.
Отец качает головой.
— Кто это? — интересуется он, оценивающе глядя на Расса, который робко стоит в сторонке.
— Это Расс, — поясняю я. — Помнишь Расса, сына Хейли?
— Ну конечно, помню, — отвечает отец, подходит к Рассу и обнимает его. На изумленном лице Расса отражается борьба чувств, словно он не знает, остаться ему или сбежать: отец крепко стиснул его в потных объятьях, но парень сохраняет хладнокровие и даже похлопывает отца кулаком по спине — в духе трущоб.
— Привет, доктор Паркер.
Отец отступает на шаг и оглядывает Расса с головы до ног.
— Ты уже совсем взрослый. Расс, ты играешь в бейсбол?
— Иногда.
Отец бросает ему мяч.
— Будешь питчером.
Расс ухмыляется и поднимает с земли рукавицу.
— Бейте, — говорит он.
— Мне кажется, это не лучшая мысль, — протестует Руди.
— Верно подмечено, Руди, — весело соглашается отец и бежит за стоящей у стены бейсбольной битой.
— Доктор Паркер, пора одеваться к обеду. А вы еще даже не приняли душ.
— Отвали, Руди, — произносит отец, закручивая биту и приседая, как бэттер.
— Да, Руди, — повторяет Клэр, ухмыляясь. — Отвали.
Отец смотрит на нее.
— Не могла бы ты считать болы и страйки?
Клэр подходит к нему, целует его в плечо.
— Я просто создана для этого.
Мать на своем кухонном посту: она сидит на высоком табурете у стола посередине кухни, около нее полупустая бутылка красного вина — очень надеюсь, что первая. Она обсуждает с Дебби различные свадебные тонкости, время от времени что-то в приказном тоне рявкая Порции, служанке, которая хлопочет над лондонским жарким. Разделочный стол накрыт, словно для фотографии в «Бон аппети»: великолепные салаты, как на картинке, гарниры, заливная курица по-корнуэльски, панированная телятина и лондонское жаркое, которое Порция пытается впихнуть в серебряное сервировочное блюдо. Может, мои родители и ведут себя, словно в детстве потерялись в Гринвиче и выросли в семье белых англосаксов-протестантов, но когда речь идет о приготовлении пищи, мы снова становимся избранным народом.