Джим безуспешно пытается вспомнить имена тех, с кем его сегодня знакомили, — художников, галеристов, коллекционеров. Стивен уже прикрепил бирки с надписью «Продано» на несколько больших работ. Джим выслушивает комплименты и вопросы, иногда даже воспоминания о своем отце. Пожилой художник с гривой седых волос и крючковатым носом сказал, что преподавал Льюису Тейлору живопись в Королевском колледже. Он долго не отпускал руку Джима.
— Я видел вас еще маленьким мальчиком. Ваш отец порой вел себя отвратительно — уж я-то знаю, — но он был настоящим художником. Случившееся с ним — настоящая трагедия.
Заехала на час тетя Фрэнсис с тремя кузенами Джима: Тоби явился прямо из телестудии, в костюме и галстуке, который распустил с явным облегчением. Джим поцеловал тетку, поблагодарил братьев, согласился, что отсутствие его матери и Синклера — просто ужасно. Но все его мысли занимала только она: невысокая женщина в синем платье, одинокая в толпе гостей. Ее обнаженные руки были унизаны серебряными браслетами, распущенные темные волосы спадали на плечи.
— Не могу, — отвечает Ева тихим голосом. — Все будут любопытствовать, почему я там.
— Они знают, что мы старые друзья по университету и ты приглашена посмотреть на свой портрет. Никто ничего не заподозрит.
Она глядит на Стивена — тот дает указания официанту, уносящему подрагивающую стопку тарелок.
— Я не уверена. — Пожалуйста.
Джим слегка дотрагивается до ее руки, однако этого прикосновения достаточно, чтобы Ева начала оглядываться по сторонам.
— Хорошо. Но я не могу задерживаться. Мама сидит с детьми.
Стивен заказал стол в дорогом французском ресторане на Шефердс-маркет. Их шестеро, считая Джима и Еву: Стивен и его жена Прю; Макс Файнстайн, коллекционер, приехавший в Лондон из Сан-Франциско на несколько дней вместе со своей подругой-японкой по имени Хироко. Как бы Джим ни успокаивал Еву, пока гости рассаживаются, он немного нервничает. Замечает подозрительный взгляд Стивена и надеется, что ему можно доверять; он, конечно, видит такое не в первый раз. К тому же присутствие Евы поначалу остается почти незамеченным: внимание всех собравшихся притягивает Файнстайн, крупный мужчина с густым утробным голосом, от звука которого позвякивают бокалы на столе. Хироко сидит рядом с ним тихо как мышка и время от времени невесело улыбается.
— Стивен сказал мне, Джим, вы живете в какой-то коммуне, — говорит Файнстайн, поглощая закуски. Глаза на мясистом лице поблескивают, словно начищенные пуговицы. — Свободная любовь, а?
Джим откладывает вилку.
— Вовсе нет. Это не коммуна, а художественная колония. Место, где художники могут делиться друг с другом идеями и творческими методами, работать сообща.