— Я так рад, что вы тоже читаете курс на этой неделе, — с воодушевлением сказал он, усаживаясь рядом. — По-настоящему люблю ваши книги. Я несколько раз проезжал свою остановку в метро, пока читал «Под давлением». И телевизионная постановка мне понравилась. Хорошая работа.
Ева аккуратно положила приборы на пустую тарелку.
Сложно было понять, говорит ли он искренне: Ева ненавидела лживые комплименты, которых в изобилии наслушалась с тех пор, как к ней пришел «успех». На самом деле она не считает себя «успешной» — иначе, наверное, не написала бы больше ни слова — правда, ей нравятся похвалы, интервью, рецензии. Но в глубине души она знает: все это вторично по отношению к творческому процессу — когда, отправив детей утром в школу и поручив Джулианне хлопоты по кухне, можно сесть за письменный стол и насладиться полным одиночеством.
В конце концов, не многие женщины могут себе это позволить.
— Спасибо.
Вероятно, в голосе Евы слышалось сомнение, потому что Лео повернулся к ней, демонстрируя темно-серые глаза и мальчишеские ямочки на щеках, и сказал:
— Вы думаете, я шучу? Зря. Просто из-за внешности никто не воспринимает меня всерьез.
— Вот уж не поверю.
Лео отпил вино из бокала, по-прежнему глядя на Еву.
— Возможно, вы станете исключением.
Он флиртовал с ней весьма беззастенчиво, и так продолжалось всю неделю. Вероятно, женщины, чей разговор подслушала Ева, были правы в своих оценках: Лео точно знал, что делает. Уделял Еве во время завтраков и обедов ровно столько внимания, чтобы она понимала — он выделяет ее среди остальных, — но так, что это не бросалось в глаза другим. Ева наблюдала за его рыцарским поведением — если можно использовать это слово — с усмешкой. Она никак не поощряла Лео (оба знали о браках друг друга, и для него происходящее, разумеется, было всего лишь игрой), но ни разу не предложила ему остановиться. Позднее Ева призналась себе, что легко могла положить этому конец, но в действительности не хотела; на самом деле она ждала продолжения флирта.
После смерти матери Ева привыкла к чувству легкой отстраненности, будто все происходящее с ней — не вполне реально. Словно она не один человек, а два, даже три, и каждый живет своей жизнью, дышит, что-то изображает, но кто из них настоящий, уже неизвестно. Она попыталась пересказать свои ощущения Пенелопе, но ничего не вышло, получилась какая-то научная фантастика. Подруга посматривала на нее осторожно, не уверенная, как надо правильно реагировать на эти слова.
— Это печаль, дорогая, — в конце концов сказала Пенелопа. — Печаль делает с человеком очень странные вещи. Не надо бороться. Пусть само пройдет.