Три версии нас (Барнетт) - страница 131

Она стоит у двери, держа в руке наполненный стакан, а Тео задергивает занавески и включает лампу на столике возле кровати.

«Еще есть время, — думает Ева. — Я могу открыть дверь и уйти». Но не делает этого и не сопротивляется, когда Лео подходит к ней, забирает стакан, ставит его на стол и обнимает ее.

— Ты уверена? — спрашивает он. Ева кивает и притягивает его к себе.

И больше не остается ничего, ни единой мысли, лишь телесные ощущения, лишь это путешествие в неизвестность…

Она просыпается в постели Лео. Раннее утро — она едва уснула, — и комнату заливает слабый розоватый свет. Лео спит, слегка приоткрыв рот и негромко дыша. Его расслабленное лицо выглядит очень молодым, хотя он на несколько лет старше Евы. Она одевается, стараясь не разбудить его; бесшумно закрывает дверь и быстро идет в свою комнату. Никто не попадается навстречу, но даже случись такое, ей было бы все равно; как ни странно, стыд, преследовавший ее всю неделю, теперь испарился.

Стоя в душе и намыливая тело, которое еще помнит прикосновения его рук, Ева внезапно ощущает приятное волнение. Они с Лео больше не встретятся, разве только случайно, на какой-нибудь вечеринке или на других подобных курсах; и они не давали друг другу никаких обещаний, которые невозможно будет исполнить. Сегодня вечером она будет дома, вместе с Джимом и детьми; вновь начнется привычная повседневная жизнь. То, что произошло здесь, в Йоркшире, она сохранит для себя. Как камушек, взятый на память и позабытый в кармане пальто.

Сочельник: бледное, прозрачно-голубое небо, гладкое, застывшее море. На чисто прибранных палубах стоящих в бухте судов тает тонкий слой наледи.

Окна паба «Старый Нептун» украшают рождественские венки, а вход — ветки омелы, которые всякий раз задевают головой рыбаки, зашедшие выпить пива, пока жены дома ощипывают индейку и заворачивают подарки. Всякий раз, как открывается тяжелая дубовая дверь, изнутри доносится музыка — «Когда рождается дитя», «Мыс Кинтайр», «Всех с Рождеством».

В своем доме на Рыбной улице — они смеялись над этим названием, услышав его впервые, — Хелена, Джим и Дилан пекут имбирные пряники. Хелена добавляет сахар в кастрюлю и помешивает в ней деревянной ложкой. Лицо ее раскраснелось, и выбившийся локон прилип к мокрой щеке. Джиму хочется протянуть руку, поправить прическу и ощутить тепло ее кожи. Но он этого не делает.

— Мам, можно мне помешать?

Дилану восемь; он высок для своих лет, с бледной, как у матери, кожей, и светло-каштановыми волосами. Из-за них Хелена зовет его Мышонком; сама она стала краситься хной, от которой в ванной остается горький травяной запах. Глаза у Дилана, однако, одного цвета с отцовскими — темно-синие; и веснушки на переносице, как у Джима. Иногда, глядя на сына, Джим пугается этого сходства — будто смотрит на собственное отражение в зеркале. Они похожи не только внешне: Дилан проявляет склонность к рисованию (набор карандашей средней мягкости, подаренный Джимом на последний день рождения, — одна из самых ценных вещей в его жизни); и так же чувствителен, как отец. Это становится особенно заметно, когда сын пытается разобраться в настроениях Хелены и Джима.