— Прими душ. Я пока сложу твои вещи.
— Дэниел. — Джим впервые поднимает глаза на сына. Он видит его открытое молодое лицо — на котором отражается весь его чертов оптимизм — и едва сдерживает слезы. — Я вижу, что ты хочешь сделать, и благодарен тебе. Но не надо мне никуда ехать. Посмотри на меня — я развалина. Притащить все это дерьмо в твой дом было бы нечестно. Несправедливо по отношению к Хэтти.
— Собственно, это идея Хэтти. Ее и мамина.
Возможно, упоминание Евы — или просто отсутствие сил — заставляет Джима изменить решение. В любом случае, он не противится, когда Дэниел отводит его в ванную, где Джим принимает душ, пока сын складывает его вещи в чемодан. И вот на старом «фиате» Дэниела — включенный обогреватель наполняет машину душным теплом — они едут прочь из Восточного Лондона с его дешевыми забегаловками и винными магазинами с затемненными окнами вдоль извивающейся реки, через Сити, мимо небоскребов из стекла и бетона, на юг города, где стоят высокие, равнодушные особняки.
Хэтти и Дэниел занимают первый этаж аккуратного дома в эдвардианском стиле в Саутфилде. Стены недавно покрашены, живая изгородь подстрижена. Хэтти, от которой исходит аромат крема для лица и свежевыстиранной одежды, кажется настолько чистой, что Джим не решается прикоснуться к ней. Но она сама его обнимает.
— Хорошо, что ты приехал. Мы так волновались.
И только сейчас, в объятиях девушки своего сына — Дэниел ушел к машине за его чемоданом — Джим начинает плакать.
— Я все вокруг себя превратил в руины, Хэтти, — тихо говорит он. — Мне так ее не хватает.
— Ну конечно, — отвечает она. — Конечно, тебе не хватает Беллы.
«Нет, — хочет сказать Джим, только сейчас начавший осознавать правду. — Не Беллы. Евы».
Но он не произносит этого вслух. Благодарит Хэтти, отступает на шаг и вытирает глаза рукавом свитера.
— Прости. Не знаю, что на меня нашло.
Дэниел появляется из кухни и берет отца за руку.
— Пошли, папа. Пора выпить чаю.