— Бабушка, так нельзя!
Потом они идут к морю. Прилив закончился, вода отступает; крупный песок еще не просох; повсюду валяются выброшенные рыбаками пустые коробки из-под червей. Ребекка, раскинув руки, бежит вперед, к линии воды. Ева окликает ее, опасаясь зыбучей почвы или других неведомых угроз, но Мириам успокаивающе касается ее локтя.
— Не тревожься все время, Schatzi. Пусть поиграет.
Ева берет мать под руку, и они идут дальше. Ева думает о том, как много лет назад Мириам и Якоб шли так же по другому берегу на востоке страны. Рассказ о том, как они прибыли в Англию, — а через несколько месяцев родилась она сама, — знаком Еве в мельчайших подробностях, словно старая фотография, хранящаяся в бумажнике. Они приплыли в Дувр и поездом отправились в Маргейт, где кузен Якоба владел пансионом — его адрес был записан на клочке бумаги. Кузен нашел им обоим работу — Мириам занималась уборкой, Якоб мыл посуду. Чета молодых музыкантов с новорожденным ребенком перебивалась поденной работой, живя в забытой богом ночлежке на краю света.
И несмотря ни на что, всегда подчеркивала Мириам, они были счастливы. Это ощущение не покидало их и позднее, в лагере для перемещенных лиц на острове Мэн, где они организовывали вечерние концерты, а Мириам преподавала основы английского людям, говорящим только на немецком, чешском, венгерском или польском. Тогда, вопреки известиям из материковой Европы, еще верилось, что рано или поздно к ним в Англию доберутся родные: брат Мириам Антон и их престарелая мать Йозефа, из-за болезни не уехавшая вместе с дочерью; Анна и Франц, родители Якоба; его сестры Фанни и Марианна; многочисленные дядья, тетки и двоюродные братья.
Потом, разумеется, они испытали боль, и та осталась с ними навсегда, со временем лишь чуть ослабнув. Но Ева часто завидовала способности матери поддерживать в себе ощущение счастья, ее умению оставлять беды в прошлом и стремиться к лучшему будущему, которое обязательно наступит.
— Похоже на Маргейт? — спрашивает Ева. — Ну, ваш первый город в Англии.
— Немного, — отвечает Мириам, на мгновение задумавшись. — Такое же огромное бледное небо, как на акварелях Тернера. Твоему отцу здесь понравилось бы.
— Да, — соглашается Ева, зная, что мать имеет в виду Якоба, а не ее настоящего отца; тот остается для нее всего лишь туманным образом, человеком без лица.
Они идут дальше в молчании, песок тихо шуршит под ногами. Ева думает о Дэвиде; он сейчас в Испании, где-то южнее Мадрида. Домой должен вернуться через пару недель. Съемки долгие и сложные — он занят у режиссера Дэвида Лина в экранизации «Дон Кихота» с Оливером Ридом в главной роли. Дэвид звонил пару раз и большую часть времени проговорил с Ребеккой; Еве сказал только, что Лин заставляет съемочную группу много работать, но они неплохо проводят время — накануне до утра дегустировал с Ридом местные крепкие напитки.