За короткое мгновение на лице Эйриха сменились изумление, радость, осознание и обреченность, а потом он спросил:
-- В чем она подозревается?
Дойл не мог точно сказать, почему он не ответил откровенно: в колдовстве. Возможно, потому что у него не было никаких доказательств, а рыжие волосы и непонятную привлекательность к обвинению не приложишь. Возможно, потому что не хотел тревожить короля. Или не желал обсуждать дела в присутствии коронованной крысы.
В любом случае, он произнес:
-- Никаких подозрений, сир. Моя просьба не государственного, а личного характера, -- он немного наклонил голову и опустил глаза.
Пусть так -- странная прихоть, из-за которой он не обвинил открыто леди Харроу в колдовстве, позволит убить двух зайцев разом: приблизиться к ней, чтобы изучить ближе, и отвлечь короля от марьяжных планов на его, Дойла, счет.
-- Проклятье! -- Эйрих хлопнул себя по колену. -- Я ему сватаю самых красивых девушек королевства с огромным приданым, на что он отвечает, что любовные порывы его душе не близки. И вот она -- причина, -- он расхохотался, королева позволила себе мелкую зубастую улыбку, а Дойл сохранил каменное выражение лица. -- Конечно, брат. Конечно. Что скажешь о сегодняшнем вечере? Еще не поздно послать ей приглашение.
Дойл поклонился и коротко поблагодарил.
Он терпеть не мог приемы -- не важно, как они проходили и как назывались. Утренние собрания на королевском суде были настолько же невыносимы, как и пиры для знати. Но прием этим вечером был исключением -- он был необходим не ради фальшивых улыбок королевских лизоблюдов, а для работы, поэтому Дойл собирался с большей охотой, чем обычно. Джил помог ему переодеться в камзол, в этот раз значительно более удобный, подал перстни и пробурчал себе под нос:
-- Вы прекрасно выглядите, милорд Дойл, -- и тут же шагнул назад.
Дойл бросил на него взгляд, но ничего не сказал -- и без слов было понятно, что мальчишка в очередной раз сморозил чушь. Но камзол сидел отлично, словно был скроен по корявой фигуре, и, похоже, Джил приложил к этому руку. Поэтому вместо того, чтобы посоветовать ему заткнуться, Дойл сказал:
-- Приготовь плащ и сапоги к моему возвращению. И сам оденься в темное.
Джил мелко закивал, и Дойл оставил его в комнате, а сам неспешно направился в большой приемный зал. Если бы он больше верил в помощь Всевышнего, перед встречей с ведьмой он зашел бы в храм или надел бы на запястье браслет с недремлющим оком. Но он верил слабо: кто бы ни сотворил людей и все на земле, живое и мертвое, он давно забыл о своем творении, занявшись другими, более важными вещами. Поэтому в делах людям оставалось полагаться на собственный ум, в бою -- на ловкость, а в интригах -- на красноречие. Не на помощь свыше.