— Да как вы сумеете рассеять? Документы покажете?
— Сумею, когда разоблачу одного из них.
— Кого?
— Убийцу. Серж сегодня бросил загадочную фразу, проговорился сгоряча: «Разыгрывайте свои комедии перед мальчишкой в аэропорту».
— Так Боря куда-то улетел?
— Понятия не имею. Серж высадил его из машины у Ярославского вокзала.
— У Ленинградского?
— Ну, они рядом. При чем тут аэропорт?
Она взглянула как-то странно.
— Вы не провожали Марка Казанского в Америку?
— Даша, ты единственная из этой гоп-компании, кто меня знает.
— Не очень-то. Сейчас все так быстро меняются.
— Послушай, девочка, — продолжал он в невольном порыве, — ведь не ты пытаешься запугать меня удавкой?
— Вот еще!
— Нет, скажи!
— Делать мне больше нечего. Я и так… да, я боюсь. Дико, жутко.
— Дашенька, милая…
— Даже не знаю… кого или чего. — Она резко встала. — Ваши роскошные розы — они ведь очень дорогие, правда? Вы богатый человек, Валентин Николаевич?
— Нищий я.
— Да кто ж вам поверит?
— Надеюсь, что ты.
Утром он на диво быстро уладил институтские проблемы, переговорив с Дашиным деканом (у которого когда-то учился и сам Валентин), — уцелевшим обломком разогнанной «старой гвардии». Профессор не привык и не собирался привыкать к ежедневным «кровавым разборкам», как именуются нынче преступления (смертоубийства) на журналистском жаргоне. Старик был потрясен и тотчас распорядился отсрочить экзамены для несчастной студентки Пчелкиной. А Валентину удалось одолеть Дашино упрямство и отвезти ее на Тверскую к Сашке.
Быстрый, вполголоса обмен репликами на кухне. «Вот эта юная богиня дерет с тебя двести долларов?» — «У нее погибли все близкие, и самой угрожает опасность. Когда поедешь на работу…» — «Могу и остаться, раз такое дело. В начале года нечего делать, и все равно зарплату второй месяц не дают». — «Спасибо, Саш, я на тебя надеюсь. Буду, наверное, ближе к вечеру. Дашу из квартиры не выпускай ни под каким видом, даже если она умолять будет». — «Ну и ну. Крепко ты влип. Валька!» — «Крепче быть не может, то есть со мной не было».
Итак, руки развязаны, помыслы свободны (сейчас он оценил груз страха, который истощал его силы в эти дни с Рождества, — страха за нее). И фирмачи свободны: ни того ни другого застать на месте по телефону Валентин не смог. И Боря пребывает Бог весть на каком свете — нет известий, с суровой скорбью сообщила бабушка.
Он сидел в машине, невидяще уставясь на черные деревья за черной решеткой Страстного бульвара, буднично-озабоченного, над которым вдруг взметнулись птицы. И по странной ассоциации (предчувствую) потянуло его к зеленому камню в селенье мертвых, где покой… не покой, нет — тайна, прозрачные тени канувших в вечность душ.