— Плагиат?
— Исключено! О моих планах никто не знал.
— А Боря с Ритой?
— Никто!
— Вы удивились, когда в клубе Виктория заговорила с вами о пушкинской экранизации?
— Да нет, идеи действительно носятся в воздухе… Но вот их конкретизация: перенос основного действия, чередование «древних» сцен с современными, наконец — «душа поэта», осуществляющая связь времен… Уникальное совпадение.
— А что Любавская сказала вам в клубе?
— Я поинтересовался: над чем сейчас работаете? Она улыбнулась: «Под большим секретом: замахнулись на „Египетские ночи“». Я воспринял нормально: что ж, опередили. Даже, помните, познакомил ее с Вольновым, он бы справился.
— Помню.
— А когда пошел на выход, она тоже поднялась, говорит: «Пообщаться, что ли, с вашим Борисом…»
— Вы, однако, великодушны.
— В работе я жесток, как волк, но умею вовремя отступиться. Все было нормально, покуда я не узнал подробностей…
— Не совсем нормально, Лев. Вернувшись через минуту к столику, Вика сказала, что пригласила Вольнова на дачу. Но, по его словам, она не подходила к нему, они не виделись. Как вы думаете, кто соврал?
— Борьке-то зачем? Наоборот, он в воскресенье попросту навязался… Впрочем, а ей зачем?
— Например, скрыть прощание с вами, какой-то общий ваш секрет.
— Никаких секретов! Когда мы проходили между столиками, я, в продолжении разговора о Вольнове, назвал его «гением перевоплощений». Она говорит: «У меня уже есть кое-кто на примете, надо сравнить, подумать, позвоните мне на днях».
— Она назвала другую кандидатуру?
— Нет.
— У вас уже готовый сценарий?
— Готовый! — проговорил он с едва сдерживаемой яростью, глубоко задето, видать, болезненное самолюбие. — Держа в уме грядущее двухсотлетие, я почитывал Пушкина. В марте вдруг пришла идея, заложил ее в компьютер. Ну, стал работать и искать режиссера.
— Но если вы искали, то раскрывали замысел.
— Э нет, шалишь! В нашем обезьяннике только так: самое время экранизировать «Египетские ночи», никаких подробностей. Об этом и Боб слышал: «прошел слушок».
— Кто-нибудь имел доступ к вашему компьютеру?
— Боже упаси, нет! Я живу один.
— В состоянии развода?
Василевич рассмеялся, почти беззвучно — гримаса смеха.
— Семейная жизнь мне противопоказана.
— Извините за нескромность — почему?
— А вы женаты?
— Разведен. Давно.
— Так чего спрашиваете? Знамо дело, надоело.
— Ладно. Вы будете выдвигать против Любавского обвинение в плагиате?
— Что теперь докажешь? Вам же сказано было: идеи носятся в воздухе.