– Мисс, его там не было.
Кэтрин тупо смотрела на улыбку дежурного. Она не могла понять, о чем речь. Конечно, он там был! Она сама видела его мертвое лицо среди огня. Бивис пришел сюда с ней, он любил ее. Чему тут можно улыбаться?
Но дежурный улыбался.
– Мисс, его не было борту! Папаши вашего то есть. Я его пять минут назад видел, он пошел в собор с лорд-мэром.
Кэтрин почувствовала вес ужасной сумки, оттягивающей плечо, и вспомнила, что у нее осталось незаконченное дело.
– Идемте, мисс, – уговаривал дежурный. – Такое потрясение… Присядьте, выпейте чайку…
– Нет, – сказала Кэтрин. – Мне надо к папе.
Она быстро пошла прочь, проталкиваясь через перепуганную толпу в испачканной гарью одежде, под пронзительное завывание сирен. Через площадь, к собору Святого Павла.
Эстер бежала к Ратуше, когда взрывом ее швырнуло на середину площади, прямо на яркий свет от горящего Инженериума. Она покатилась по палубе, оглушенная. Пистолет выпал из ее руки, шарф сполз с лица. На миг наступила тишина, потом звуки вернулись: вопли, сирены. Эстер попробовала привести в порядок мысли и вспомнить, что было перед взрывом. Вспышка над крышами, что-то пылающее падает с неба… Дирижабль. «Дженни Ганивер».
– Том, – прошептала она в раскаленную мостовую, чувствуя себя маленькой и одинокой, как никогда прежде.
Она с трудом поднялась на четвереньки. Неподалеку от нее одного из новых Сталкеров разорвало пополам взрывом. Нижняя половина бесцельно бродила по железной палубе, натыкаясь на разные предметы. Мимо пролетел шарф – подарок Тома. Эстер схватила его и намотала на шею. Обернулась, ища пистолет, и увидела, что сзади к ней приближается целый отряд Сталкеров, на этот раз целехоньких. Их когти при свете пожара взблескивали огненными штрихами в темноте. Пожар освещал мертвые лица. Эстер с острым разочарованием поняла, что ей конец.
А вверху, над черной зубчатой линией крыш, над дымом и пляшущими искрами начал раскрываться купол собора Святого Павла.
Разбитая гондола «Дженни Ганивер» плакала, словно флейта, когда в нее дул западный ветер, унося дирижабль прочь от Лондона.
Том без сил навалился на приборную доску. Лицо и руки у него были в мелком крошеве битого стекла, налипшего, словно пыль. Он старался не смотреть, как бешено крутятся стрелки манометров – из поврежденной оболочки с огромной скоростью вытекал водород. Старался не думать о том, как горели Пьюси и Генч в своей гондоле, – но, закрывая глаза, Том каждый раз видел их лица с раскрытыми в крике ртами, словно эта картина навечно отпечаталась у него под веками.