Кэтрин Валентайн не участвовала в праздничном веселье. Точно так же и охватившая город паника прошла мимо нее.
Она не выходила из своей комнаты с тех пор, как вернулась из Подбрюшья, и никак не могла отмыть кошмарную вонь Шестидесятого сектора. Кэтрин почти ничего не ела, а всю одежду, которая была на ней в тот день, велела прислуге отправить на вторичную переработку. И в школу она больше не ходила. Зная то, что она знает, как можно смотреть в лицо подругам, болтающим о нарядах и мальчиках? За окном на газонах играли солнечные зайчики, цвели цветы и на деревьях распускались клейкие молодые листочки, но разве могла она, как прежде, радоваться красоте Верхнего Лондона? Кэтрин могла только думать о том, что где-то внизу тысячи лондонцев умирают от непосильного труда, чтобы немногие богачи, такие как она, могли жить в комфорте.
Она написала об этом в службу визи-новостей и в полицию, и оба письма порвала, не отправив. Какой смысл, если всем известно, что и визи-экраны, и полицию контролирует Магнус Кром? Даже верховную жрицу Клио назначает он же. До папиного возвращения ничего по поводу Подбрюшья сделать не удастся – это если сам Лондон не съедят к тому времени.
Правду о девушке со шрамом тоже уже не выяснишь. Ученик Под ничего не знает – или притворяется, что не знает, а больше ей обратиться не к кому.
И вдруг, на третий день бегства от Панцерштадт-Байрёйта, за завтраком Кэтрин получила письмо. Она не могла себе представить, кто мог бы ей написать. Долго вертела в руках конверт, разглядывая почтовый штемпель Шестого яруса и не решаясь вскрыть.
Когда она наконец разорвала конверт, оттуда ей в тарелку с кашей из водорослей выпал листок самой обычной лондонской писчей бумаги, столько раз прошедшей переработку, что она вся махрилась на ощупь, с водяными знаками «Все пойдет в дело».
Здравствуйте, мисс Валентайн!
Пожалуйста, помогите, мне нужно вам что-то сообщить. Я буду в закусочной «Общепит Пита» в парке Белсайз на Пятом ярусе, сегодня в одиннадцать утра.
С наилучшими пожеланиями,
Друг
Еще несколько недель назад Кэтрин была бы сама не своя от волнения, получив такое письмо, но сейчас ее больше не привлекали тайны. Скорее всего, кто-нибудь просто решил пошутить, подумала Кэтрин. Настроения для шуток не было. Какие тут шутки, когда Лондону грозит смертельная опасность, а люди на нижних ярусах живут в нищете и мучениях? Она выбросила записку в бак для вторсырья и, не притронувшись к завтраку, снова бросилась мыться.
И все-таки ей было любопытно.
Когда пробило девять часов, Кэтрин сказала: