– Не приведи Господь иметь дочь, – сказал он.
Охранник вынул пластинку жвачки и зашвырнул ее через дыру в маске себе в рот. Под шерстью и за маленьким круглым отверстием пошла жевательная работа.
– Если бы у меня родилась дочь, – буркнул полицейский, – я бы на нее плюнул.
В Мехико меня первым делом, прежде чем по форме зарегистрировать и поместить в тюрьму, вывели в зал аэропорта к прессе.
Меня поставили позади длинного стола, загроможденного винтовками, пистолетами и всяческой амуницией. Это было оружие из дома в Акапулько. Репортеры оглушали меня вопросами, слепили вспышками.
– Кто ее убил, ты или Майк?
– Зачем было стрелять ей прямо в лицо?
– Зачем? Зачем вы убили невинного ребенка?
– Что там произошло?
– А ты подружка Майка?
Пока репортеры выкрикивали вопросы, я стояла, опустив голову, прижав подбородок к груди и созерцая собственное сердце, чтобы они не снимали мое лицо. Но потом я кое-что вспомнила. И подняла глаза.
Если я посмотрю вперед и позволю им себя снимать, мой взгляд пройдет сквозь объективы телекамер. Через пару секунд изображение моего лица попадет в чашу белой спутниковой антенны, купленной отцом. Еще через пару секунд изображение моего лица попадет на телеэкран и с него в наш убогий домик на горе. Я знала: если я посмотрю в объектив телекамеры, то увижу маму, сидящую перед телевизором с пивом в руке и желтой пластмассовой мухобойкой на коленке. Я послала взгляд прямо в телекамеру и вглубь маминых глаз, и она ответила мне взглядом.